Клод Изнер - Встреча в Пассаже д'Анфер

Кэндзи сложил газету и засунул ее в карман пальто. Он вошел в вестибюль театра, оставил в гардеробной трость и цилиндр и невольно улыбнулся, прочитав объявление у входа в зрительный зал:

Кэндзи занял место в ложе бенуара и посмотрел на сцену.

Оркестр заиграл медленный вальс, название которого — «Отдайся мне вся без остатка» — не оставляло ни малейшего сомнения относительно содержания спектакля. Судя по всему, многие зрители хорошо знали слова этой песенки, которые подверглись жестокой критике сенатора Рене Беренжера четыре года назад, потому что потихоньку подпевали:

Занавес открылся, представив взору зрителя спальню. Кровать, туалетный столик, секретер, кресло, два стула и мольберт с почти законченным портретом удалого усача в мундире.

Раздался взрыв оваций, и появилась та, кого все ждали. Глубокое декольте открывало грудь, красная юбка обрисовывала бедра. Брюнетка с матовой кожей и темными глазами напоминала женщин с полотен Гойя.

Фифи Ба-Рен в совершенстве владела искусством пробуждать в мужчинах желание, и ей легко удалось покорить зал. Несмотря на титул княгини Максимовой, она не скрывала честолюбивых устремлений и ничуть не стеснялась, выставляя свои прелести напоказ. И вот уже пять недель у ее выступлений был полный аншлаг.

Томно опустив ресницы и приоткрыв губы, она принялась расстегивать корсет. Зал будто сошел с ума. Фьяметта кончиками пальцев взялась за юбку и приподняла ее, демонстрируя аппетитные ножки в черных чулках. Потом повернулась к портрету своего «супруга» и протянула к нему руки. Раздался звон кимвалов. Фьяметта приподняла за подол верхнюю юбку, так называемую скромницу , под которой была другая: плутовка . С рассеянным видом она провела пальцами с длинными, накрашенными ярко-красным лаком ногтями по бедрам и взметнула юбками. Зал затаил дыхание. Чаровница вздохнула и изящно присела за маленький столик. Оркестр играл все тише, а Фьяметта делала вид, что пишет письмо. Дрожащим голосом, подражая Саре Бернар, она произнесла:

— Мой обожаемый супруг! С тех пор, как ты уехал на Кубу, в нашем любовном гнездышке стало так тоскливо… Я бесконечно одинока, в одиночестве встаю, в одиночестве ложусь, всю ночь одна в этой огромной, холодной постели…

Фьяметта промокнула глаза и стала покачиваться в сладострастном танце. Верхняя юбка упала на спинку стула. Вторая взлетела вверх, являя взору зрителей третью, и вскоре присоединилась к первой.

— О, мой Педро! — продолжала Фьяметта. — Зачем ты уехал? Тебя влечет война, только одна война! Я знаю, Куба прекрасна, там тепло, но это так далеко! Мне тебя не хватает!

Кэндзи, как и все остальные зрители, на мог оторвать взгляда от ее тяжело вздымающейся груди под тонкой сорочкой. Его охватили воспоминания о том, как когда-то он и эта женщина предавались любовным играм.

В четвертой сцене Фьяметта, измученная страданиями и одиночеством, окончательно избавилась от юбок и корсета. Она предстала перед зрителями с обнаженной грудью и выражением шаловливой невинности на лице, призвала мужа вернуться и скользнула под простыни.

Опустился занавес, зал взорвался аплодисментами. Запахнувшись в шелковый пеньюар, Фьяметта вышла на поклон. Она тщательно продумала все нюансы роли. Будь она слишком холодна или чересчур развязна, ее бы освистали. Встретившись взглядом с бывшей любовницей, Кэндзи прочел в ее глазах: «Я раздевалась для тебя!». Фьяметта скрылась за кулисами.

Кэндзи выходил из зала последним. Он не мог не признать, что Фифи сумела удержаться на тонкой грани приличий. Но нет, он не пойдет к ней гримерную с поздравлениями.

Чтобы успокоиться, он отправился на улицу Сен-Пер пешком. «Желание без любви все равно что безвкусное блюдо», — уговаривал он себя.

Внезапно им овладело беспокойство. Неосмотрительно было прятать альбом с фотографиями в хранилище. Кто-то из его компаньонов или Симеон Дельма могли на него наткнуться. Надо забрать его оттуда.

Вторник, 26 ноября

Гудок поезда становился все громче, свет фар — все ослепительнее. Эрик застонал и проснулся. Он не сразу узнал тесную комнатушку в слабом утреннем свете, и только окончательно придя в себя, сообразил, что именно принял во сне за грохот несущегося поезда: это Барда, марокканский торговец брезентом, чье настоящее имя никто не знал, катил свою тележку по мостовой улицы Верней. Рядом с Эриком лежала на животе, свесив руку с кровати, Кора. Она вернулась из «Пивнушки для холостяков» только под утро и упала в постель, даже не раздевшись.