Далила его успокоила:
— Хорошо умерла, всех простила.
— Ей бы в бога поверить, — вздохнул Свиридов. — Без бога нельзя умирать — страшно и тяжело.
— Кажется, Марьванна поверила, — предположила Далила и, убеждая себя, сказала:
— Конечно, поверила, раз всех простила. Она к Леночке очень спешила.
— Значит, поверила, — успокаиваясь, согласился Свиридов. — А винила себя теща зря. Леночка не из-за картин, она от обиды из жизни ушла.
— А что за обида?
— Ее два друга любили. Знаете, как оно в молодости бывает: один только влюбится, и туда же второй. Что-то вроде соревнования у них, у пацанов.
— И чем это кончилось? — насторожилась Далила.
— Выбрала Леночка одного. Поженились, жили, и счастливо жили, а тут этот из-за границы приехал, второй. К ним не пришел, случайно Ленка с ним где-то столкнулась. Он ей подарки, то да се… Уж не знаю, как это случилось, но мужу Ленка с тем изменила, а муж ее не простил. И тот не женился.
Свиридов задумался, а потом вдруг сердито сказал:
— Вот теща все нам бубнит, что плохо Ленку мы воспитали, а ведь воспитывала сама. Никому подойти к ней не давала. А теперь плачет: «Ах, писала картины». При чем здесь картины? Она и писала-то их потому, что заработать пыталась. Гордая, в тещу пошла, у нас кусок хлеба просить не захотела. По дурости согрешила, за побрякушками погналась, и вот результат: муж бросил, любовник уехал. Куда ей было деваться? Писала картины. А их не покупали. Умер талант. Талант как ребенок, его беречь, холить, лелеять надобно. Ленка стала прикладываться к бутылке. Крови всем нам попортила. А теща себя винит. Не виновата она. И я не виноват. И Леночка не виновата. А теща вбила себе в голову, что мы ей не можем простить.
Далила раздраженно подумала: «Да что же он о ней все как о живой? Умерла уже теща, пора бы понять».
* * *
Выйдя из больницы, Далила почувствовала, что не может сегодня работать — покойная Марьванна душу разбередила.
«Буду просто кататься по городу», — решила она, пискнув сигнализацией и открыв дверцу «Форда».
И долго каталась, размышляя о теще Свиридова, о Делягиной, о Шульгине…
Совесть — жуткая штука: человека поймает, где и не ждешь, и уж мучает так, что самая страшная боль отступает.
Однажды умирал на руках Далилы богатый влиятельный человек — сам позвал, не покаяться, облегчение хотел получить от психолога. Всю жизнь не верил ни в бога, ни в дьявола, ни в человека, а у последней черты и поверить хотел, да не смог — осталось уповать на науку.
Глядя на его страдания, Далила тогда подумала:
«Может, нет ни рая, ни ада? Может, все это существует только в нашей душе?»
Мучился человек тот ужасно из-за сущего пустяка, чем поразил всех родных. Когда-то кого-то обидел, даже не друга, просто знакомого; все о том уж забыли давно, а он вспоминал в подробностях и деталях, плакал, корил себя, чужой болью страдал…
И кто маялся? Он, жестокий злодей.
Его полная прегрешений жизнь не располагала к сочувствию. Родственники, коллеги, друзья лишь изумлялись, пожимали плечами, вздыхали и на Далилу смотрели как на оракула: ждали, психолог все объяснит.
Она долго и себе объяснить не могла, чем зацепила жадного, бессердечного человека ординарнейшая история: у кого-то он что-то давно отобрал. Эка беда.
Да мало ли он народу обидел?
Что там обидел — убил! А вот поди ж ты, как совесть его воспалилась. Из-за чего?
Долго Далила гадала (тот давно уже умер) и наконец поняла: злодей уцепился за мелочь, чтобы остальное забыть. Лежа на смертном одре, он вдруг понял, что есть у него душа, которой он ничего не дал с первого вздоха и до последнего. Деньги, автомобили, дворцы — все для тела. А что для души? Он думал — власть. Выходит, ошибся. Все есть у него, даже зависть есть всенародная, а вспомнить нечего. Радости ноль и бесконечность мучения. Все его ненавидят.
Попытался из прошлого выудить что-то хорошее, заглянул в свою душу, а там лавина чужого горя и боли стремительно движется, того и гляди сметет. Испугался он и поставил печать на страшные воспоминания: выбрал самый безобидный грешок и давай над ним убиваться, вот, мол, какой я чувствительный — и себе польза, и людям обман. Пусть думают, что он добрый.
Многие у последней черты прибегают к такой вот печати. И в чем парадокс: чем хуже жил человек, тем легче это ему удается, запечатать свою грешную память.
«А что, если мне совсем не удастся? — вдруг испугалась Далила. — Я сегодня сгубила невинную душу и спокойно катаюсь по городу. Допустим, завтра про Шурочку я забуду, но где гарантии…»
Читать дальше