Людмила Милевская - Пять рассерженных жён

В общем, несмотря на опасения, я вынуждена была принять помощь Фрола Прокофьевича, поскольку совершенно не знала где искать туалет и не располагала достаточным временем на поиски.

Как меня рвало! Как рвало! Не говоря уже об остальном. А тут ещё от страха отказали ноги. В коленях обнаружилась такая дрожь.

В руках тоже. Не знаю, может и от слабости, а не только от страха. Обжорство, могу вам сказать, прекрасное средство для похудение. Особенно если оно протекает в сочетании с диетой.

Великолепное средство для похудения. Правда и для того, чтобы испортить желудок, тоже очень приемлемое средство. Пара голодовок с последующим обжорством и язва желудка, думаю, обеспечена. А ещё говорят, что язва происходит от нервов. Чушь. Мне уже столько намотали нервов, и сотой доли сделать не могли того, что наделал этот поросёнок.

— У меня не язва желудка? — спросила я, выходя из туалета и делая попытку упасть.

Фрол Прокофьевич бросился ко мне и эту попытку тут же пресёк. Я повисла на нем и простонала:

— А может уже началось?

— Что началось? — удивился он.

— Может меня уже того? — и я издала характерный звук, каким русские обычно сопровождают жест накидывания верёвки на шею. — Может меня уже начали убивать? Какой вы для меня выбрали способ?

— Вас было решено убрать самым грубым и примитивным способом — выстрелом в затылок, — успокоил меня Фрол Прокофьевич.

— Почему? — обиделась я.

— Потому, что вы не член акционерного общества, следовательно вашу смерть к нашей компании никак не отнесут.

— Это точно, выстрелом вы затылок?

— Да. К тому же вы должны умереть последней, — заверил меня Фрол Прокофьевич.

— Хоть что-то услышала для себя приятное, — с болью в желудке призналась я. — А вы уверены, что киллер не перепутает ни способ, ни очерёдность? — тревожно прислушиваясь к поросёнку, уже более озабоченно спросила я.

— Нет, ну что вы, — обиделся за киллера Фрол Прокофьевич. — Он же профессионал высокого класса. Мы что, так и будем здесь стоять под туалетом? — вдруг рассердился он. — Пойдёмте в дом.

— Вы полагаете, я могу идти?

— А что с вами?

— Этого я вам рассказывать не буду, но поверьте, мне очень плохо. Я распрямиться не могу.

— Да что же у вас, черт возьми?! — закричал Фрол Прокофьевич.

— Кажется, колики желудочного происхождения, — с перепугу призналась я.

— Этого нам только не хватало, в такой ответственный момент!

Фрол Прокофьевич, забыв, что совсем недавно всеми фибрами жаждал моей смерти, вдруг страшно разволновался из-за каких-то жалких коликов.

— Что, так плохо? — испуганно спросил он.

— О, да, — простонала я, — думаю, родовые схватки просто лёгкий массаж в сравнении с тем, что я сейчас испытываю.

Фрол Прокофьевич, услышав это, переполошился не на шутку, будто бедняга рожал и имеет полное представление об этих схватках. А может потому, что его испугала неизвестность?

— В дом, сейчас же в дом, — закричал он, подхватывая меня на руки.

— Может мне лучше обратно вернуться? — спросила я, с тоской оглядываясь на туалет.

— Нет, там вам никто не поможет, — отрезал Фрол Прокофьевич, — а в доме у сестры могут найтись необходимые лекарства.

Я не возражала и для большей надёжности обвила его шею руками. Фрол Прокофьевич, перепуганный моим состоянием, буквально побежал к дому со своей ношей (то есть со мной), но не добежал.

Он был остановлен…

О, боже!

Он был остановлен моим Астровым, откуда только черти его принесли.

Откуда? Он прочитал мою записку.

— Ха-ха! — торжествующе закричал Евгений. — Вот они, голубки!

Мне действительно было дурно с этим жареным поросёнком, и я не сразу оценила степень грозящих мне неприятностей, а когда оценила, было уже поздно. Впрочем, поздно было сразу.

Евгений застукал нас в самый неподходящий момент: якобы покойный Фрол Прокофьевича, к которому Евгений так ревновал, несёт меня на руках, а я, которая поехала по делам Маруси, нежно обвиваю его шею и при этом издаю весьма подозрительные стоны.

Как мне доказать Евгению, что это совсем не те стоны, о которых он подумал.

Тем более это трудно было доказать в комнате у разобранной постели, которая после нашего долгого сидения на ней приобрела совершенно непристойный вид. Фрол Прокофьевич каким-то таинственным образом мгновенно сообразил, что ждать от Евгения хорошего не приходится и попытался скрыться в этой дурацкой комнате. Большей глупости совершить уже было нельзя — от этой комнаты надо было держаться подальше и поближе к ночным просторам.