Вячеслав Костиков: Errare humanum est

— Да нет же! Скорость наши ребята превышать не станут. С самодисциплиной у нас хорошо. К тому же мы недавно выступили с инициативой снизить скорость в Москве до 30 км в час, а на окружной магистрали до 1 5 км.

— Поддержали?

— Нет, — сокрушенно махнул рукой Баранкин. — Не подхватили… Но мы сейчас новый почин поднимаем, — успокоил Леву Баранкин.

— Какой же, если не секрет?

— А вот этого я вам не скажу, — лукаво рассмеялся Баранкин. — Узнаете сами из прессы и телевидения. А вот и наш нарушитель, боль коллектива! — указал член культкомиссии на идущего в глубине двора человека. Человек этот нес под мышкой рулон картона и, видимо, очень торопился.

— Кто такой?

— Да Махлюдов. Молодой еще, вот и получился срыв. Уж не по этому ли вы к нам делу?

— Именно по этому, — признался Лева. — Хотел уточнить детали, порасспросить, что думают о нем на базе?

— Плохого ничего сказать не могу. Конечно, сохранились от прошлого кое-какие дурные привычки: любит пиво, недавно окурок на клумбу бросил. А в целом — талант. Мы, пока он без машины остался, привлекли его к организации выставки прикладного творчества. Проявил массу выдумки!

— Что еще за выставка?

— Понимаете, — начал объяснять Баранкин, — производство у нас специфическое. Случается, что иной возвращается из рейса усталый, с напряженными нервами. А другой бензина на заправке нанюхался, вот психика и пошаливает. Отправь такого человека домой без подготовки, он и теще нагрубиянничать может, и спиртное в рот взять себе позволит. Мы уж и с врачами, и с психологами советовались. Ну и решили применить испытанное средство рукоделие! Удивлены? А между тем ничто так не умиротворяет, как вышивание гладью. Смотрели фильм «Чрезвычайный посол»? Как там шведский король гладью шил! Вот мы и подумали: король смог, а уж наши не подкачают. Ну и ввели! Десять минут до работы и десять после. Кто гладью кроет, а кто крестом.

— Что же вышивают?

— Это уж у кого к чему душз. Махоркин карбюратор в разрезе вышил; Квашина, того на коленчатый вал потянуло. Очень наглядно получается. Водитель Смирнягин своего лучшего друга постового Гаврилюка в кресте запечатлел с поднятым жезлом. Милиционеры смотреть приходили. Очень хвалили.

— А Махлюдов? Махлюдов что-нибудь вышил?

— Чего не помню, того не помню, — сокрушенно ответил Баранкин. — Да вы у него сами спросите. Идемте, я вас провожу…

Комната, где работал Махлюдов, была чем-то вроде мастерской художника. Один угол был загроможден большими листами картона.

Махлюдов занимался тем, что оклеивал щиты белой бумагой. Следователя он встретил неприветливо.

— Я все рассказал в милиции, — заметил он мрачно.

— Придется повторить…

Интуиция подсказала Баксту, что надо каким-то психологическим приемом оторвать шофера от привычного, видимо, занятия и усадить на табурет.

— Закуривайте, Махлюдов, — Бакст широким жестом протянул пачку сигарет.

— На территории не положено.

— Да, да, вы правы… Вот если бы пивка, как в тот день…

Напоминание о пиве, по задумке стажера, должно было психологически надломить шофера. Но Махлюдов надламываться не захотел. Бакста это рассердило. «Придется выкладывать карты на стол», — подумал он и, приняв официальный тон, спросил:

— Почему вы не заявили в милицию немедленно? Где вы пропадали полтора часа после угона фургона?

— У тети был, на Ваганьковском кладбище.

— У тети?

— Да, у тети… Она умерла месяц назад.

— Вы хотите сказать, что после пропажи фургона вы пошли на кладбище разыскивать могилку любимой тети? — съехидничал Бакст.

— Разве это запрещено?

— Ну хорошо, хорошо, — беря себя в руки, проговорил стажер. — Предположим, что вы в самом деле были на кладбище. Но не полтора же часа! Извините меня, — вкрадчиво добавил он, — но даже наш самый гуманный в мире суд не поверит, что вы, молодой, пышущий, как видно, здоровьем человек, битых полтора часа проплакали над могилкой тети.

— Я не плакал над могилкой, — признался шофер. — Я ее искал.

— А свидетели, свидетели у вас есть? — буравя Махлюдова глазами, резко спросил Бакст.

— Нет…

— Ну вот видите, — как-то по-особому мягко проговорил Лева. Он уже чувствовал, что окончательно загнал шофера в угол, и приготовился уже сказать любимую фразу: «Ну а теперь рассказывайте, как все было…», как вдруг заметил, что листы картона, стоявшие до сих пор-неподвижно в углу, задвигались и, отряхивая с пиджака пыль, из-за них вышел полковник Багиров.