Люся Лютикова - Детский сад, штаны на лямках

– А ей-то откуда знать?

– Оттуда, что раньше она была правой рукой Фархадини и ассистировала ему на всех операциях.

Церковь расположена за городом, около железнодорожной станции; чтобы добраться до нее, я полчаса тряслась в промерзшем автобусе, а потом еще с полкилометра топала по деревне.

На стоянке рядом с церковью были припаркованы машины и несколько автобусов. По субботам проходят литургии, как раз в этот момент священнослужитель отпевал покойников, почему-то двух одновременно – старенького дедка и такую же древнюю старушку. Своей очереди на улице дожидались еще четверо усопших.

Не знаю, что говорит статистика, но мне лично кажется, что зимой пожилые люди умирают чаще. Ослабевает интерес к жизни. Выглянешь в окно, на улице холодно, темно, мрачно – и махнешь рукой: да ну ее, эту борьбу за существование! А летом жить ой как хочется! Тепло, солнышко светит, птички поют – нет, думаешь, я еще повоюю! Поэтому для пенсионеров в нашей стране самое главное – дотянуть до весны, до оттепели и первой зелени на деревьях.

Церковный хор я нашла около самого алтаря. Ну, хор – это громко сказано, за перегородкой стояли шесть певчих – трое мужчин и три женщины. Мужчины заметно отличались друг от друга: один был совсем юным, с пушком над верхней губой, второй – пузатый отец семейства средних лет, а третий – высокий старик с острой бородкой и в очках, ни дать ни взять академик естествознания. А вот дамы, сухопарые создания в длинных черных юбках и черных платках, без макияжа и возраста, смахивали на сестер.

Дождавшись паузы в песнопениях, я обратилась к крайней женщине:

– Простите, вы – Аксинья?

Она подняла на меня безмятежный взгляд и покачала головой. Я ожидала, что она укажет, кто из ее товарок Аксинья, но женщина молчала. С тем же вопросом я обратилась ко второй певчей, та тоже лишь покачала головой.

Игра в молчанку начала действовать мне на нервы.

– Значит, это вы – Аксинья? – довольно строго спросила я третью певчую.

Та смиренно кивнула.

– Я только что была на вашей работе, меня направили сюда.

Аксинья что-то прошелестела в ответ.

– Простите, не расслышала, здесь шумно.

– Моя работа – служить Господу, – чуть громче повторила она.

– Да, конечно, – охотно согласилась я, – речь идет о вашей бывшей работе. Меня зовут Люся Лютикова, я журналистка, расследую преступления, которые творились в хирургическом отделении. Вы ведь работали вместе с заведующим Фархадини? Ассистировали ему на всех операциях, верно?

– Бог ему судья, – опустила глаза Аксинья.

– Теперь уже да, судья. Вчера Фархадини убили.

Выражение лица Аксиньи не изменилось.

– Упокой, Господи, душу раба Твоего! – выдохнула она и медленно перекрестилась.

– Фархадини умер, но на свободе остались другие преступники, которые должны предстать перед земным судом и понести заслуженное наказание. Вы так не считаете?

Вместо ответа Аксинья вместе с хором затянула очередной псалом.

Чтобы не мешать, я отошла к иконам. Икон в церкви было немного, и выглядели они тускло. Возможно, привередливый прихожанин сказал бы, что «рамки надо бы побогаче», но только не я. Я вообще считаю, что истинная вера не зависит от внешних атрибутов. Бог – он внутри. Можно молиться на дешевую репродукцию из журнала и чувствовать единение с Создателем, а можно стоять рядом с Казанской иконой Пресвятой Божией Матери и подпитывать лишь собственную гордыню.

Разглядывая прихожан, я неожиданно наткнулась взглядом на знакомые лица. Вот те раз, это же сморчок Руслан и его ревнивая супруга из соцзащиты! Дама с трудом сдерживала зевоту, а у мужа даже здесь был кобелиный вид. Парочка стояла в группе людей, преимущественно теток, и я поняла, что эти десять человек – все, кто пришел от соцзащиты проводить убитых коллег в последний путь. Я придвинулась ближе и напрягла слух.

– Когда же наша очередь? – вздохнула какая-то женщина. – Домой охота, сил нет!

– Скоро уже, – деловито отозвалась другая, – сначала старушка идет, потом – Махнач. Недолго ждать осталось.

– А Юльки-то почему нет? – раздался голос. – Прудникову в какой церкви отпевают?

– Нигде ее не отпевают, – ответила та же осведомленная мадам, – у Юльки муж – мусульманин, он запретил жену по христианской традиции хоронить. Прудникову сразу в крематорий отправили, там ее сожгут, пепел в вазу насыплют, а муж эту вазу в сервант поставит и будет любоваться.

– Вот это любовь, девочки! Живут же люди!