Наталья Александрова - Одной смерти мало

– Физиономии подштукатурьте, – бросила художница и устремилась к парню, который искал шпиль Петропавловской крепости.

Проскочили две девицы, одетые сфинксами с Египетского мостика, дама в черном платье и в шляпке с глобусом, как на крыше Дома книги, держала в руках дамский роман в яркой обложке.

– Милка, возьми хоть Пушкина, все поприличнее! – недовольно бросила художница.

– Катерину на выход! – стукнули в дверь. – Ее устанавливать долго.

Выдвинулась серая фигура, обозначающая памятник Екатерине, – пышное платье, парик, в руках – куклы, изображающие придворных у подножия памятника.

– Потемкин! – заорала «Катерина» мужским голосом и хлопнула себя по лбу. – Потемкина, так его, потерял! Где Потемкин-Таврический?

– Да вот же он! – Вера наклонилась и подняла куклу.

– Стоять! – рявкнула художница. – Помни – никаких самостоятельных движений. Идете параллельно друг другу, следи, чтобы расстояние было одинаковым. Не чихать, ничего не поправлять, руками не махать, головой не вертеть, мужикам не улыбаться! Ты – колонна! Ну-ка пошли… Так, хорошо, спину прямее, голову выше…

– Нормально все будет, – шепнула Даша, – привыкнешь…

Они вошли в ярко освещенный зал, заполненный людьми. В основном все толпились у стола, где установлен был макет с домами, скверами, площадями и мостами.

Вера взглянула наверх, где сияло разноцветными лампочками название проекта. Взглянула и окаменела на месте. Собственно, название она не разглядела. А увидела только автора. «Строительная корпорация "Елисеев и компаньоны"».

– Ты чего встала? – зашипела Дашка. – Иди уж…

Вера машинально сделала несколько шагов.

Это надо так влипнуть! Пряталась от людей этого Елисеева, а теперь сама, своими ногами притащилась к нему! В животе заворочался тугой комок страха.

– Разворот… – шептала Даша. – Следи за расстоянием…

До Веры вдруг дошло, что никто ее здесь не знает. И не замечает – колонна, и все. Лицо скрыто под гримом и шляпой, ей нечего бояться. И можно использовать свое положение. Вот только как… ладно, пока надо изображать из себя колонну.

Театр «Под мостом» действительно располагался под железнодорожным мостом, на правом берегу Невы.

Надежда Николаевна подошла ко входу в театр и увидела красочную афишу: «Скоморохи. Драматическая фантазия на темы русских народных частушек».

Не успела Надежда обдумать план действий, как к ней подскочила какая-то невысокая кругленькая девушка и вскрикнула в панике:

– Что же вы так поздно? Уже был третий звонок!

– Я вообще-то… – начала Надежда.

– Вы из «Какао»? – осведомилась девушка. – Пойдемте же скорее!

– Вообще-то… да… – пробормотала Надежда растерянно.

Девушка подхватила ее под руку и втащила внутрь. Билетерше, которая попыталась спросить у Надежды билет, она строго сообщила:

– Это пресса, из газеты «Утреннее какао»!

Затем она втащила Надежду в зал и усадила на свободное место в первом ряду.

Впрочем, почти все места были свободны – только справа от Надежды сидел какой-то долговязый тип в синей водолазке, и во втором ряду шушукались две девушки не первой молодости.

Едва Надежда Николаевна заняла свое место, как занавес разъехался, и на сцене появился разбитной мужчина лет шестидесяти с ярко нарумяненными щеками, в пестром клоунском костюме с отдаленным намеком на народный стиль.

Выйдя на авансцену, он неловко сплясал вприсядку, скрипя ревматическими коленями, и фальшиво запел:

– «Мимо тещиного дома я без шуток не хожу…»

Надежда Николаевна огорчилась.

Она вообще не любила пошлые частушки, а кроме того, имея взрослую дочь, давно уже была тещей и совершенно не одобряла непременные насмешки в свой адрес. Казалось бы, с зятем отношения у нее были хорошие. Ей, Надежде, зять Борька нравился – не пил, не курил, дочку ее Алену любил, а внучку Светочку просто обожал. Даже слишком, казалось Надежде, избалует девчонку. Характер зять имел хороший, только немножко расхлябанный. И жили они далеко – зять был военным моряком. Встречались не так чтобы часто. Но вот поди ж ты, вечно Борька над ней подшучивал. И даже частушку эту противную напевал – тихонько, чтобы Надежда не слышала. Но она знала. И виду не показывала, что обижалась.

Надежда хмурилась. Тем не менее она терпеливо сносила происходящее, оглядываясь по сторонам.

После частушки про тещу последовали другие, столь же сомнительные – про голубой цветочек, про топор и прочее.