Фредерик Дар - Сан-Антонио в гостях у МАКов

— Што за б... людям спать не дает?

Мое врожденное любопытство подталкивает меня посмотреть на рот, издавший это приветствие. На самом верху я обнаруживаю крошечную голову ящера.

— Мне нужен Александр-Бенуа, — говорю. — Я его шеф, комиссар Сан-Антонио.

— А! — выдает гигантский ящер (все это творение природы имеет рост примерно два метра десять сантиметров).— Я слышал о вас от этого олуха. Заходите.

Я захожу в комнату, которая априори кажется кухней, так как в ней находятся печь, буфет и часы с кукушкой. Но в центре возвышается огромный катафалк, увенчанный тряпьем. Что это? Тайна Берюрье!

— Зандр! — рычит динозавр.

— Что это за б...? — издает катафалк голосом, скорее всего принадлежащим женщине. Я подхожу ближе и обнаруживаю, что так называемый катафалк в действительности не что иное, как ортопедическое кресло, находящееся в горизонтальном положении. На этом кресле возлегает что-то огромное, толстомордое, жирнющее, потное, омерзительное. Это что-то — женщина! Женщина, завернутая в одеяло, размером со взлетную площадку авианосца «Беарн».

— Здравствуйте, мадам, — вежливо говорю я катафалку.

Оно (я не решаюсь в данном случае употребить женский род для обозначения подобного кошмара) ворчит в ответ что-то такое, что после обработки 90-процентным спиртом и последующей полировки «блеском» может сойти за приветствие.

— Феликс, подними меня, я хочу взглянуть.

Гигант с головой сопливого микроба нажимает на рукоять, и кресло, выгнутое под тяжестью своей ноши, принимает полувертикальное положение, благодаря чему его содержимое оказывается в позиции, близкой сидячей.

Довольная тем, что удалось выглянуть наружу, божья тварь раздвигает двенадцать килограммов несвежего мяса, чтобы наградить меня улыбкой, трепетной, как шланг говновозки.

Переполох докатывается до соседней комнаты, дверь открывается, и показывается Берта Берюрье. Захватывающее зрелище. Б. Б. — в ночной рубашке. Одна из непослушных грудей выбилась из разреза и катится по склону, как лавина с горы.

— О! Да это же комиссар! — восклицает Кашалотиха Толстого. — Какими ветрами?

— Мне срочно нужен Бенуа, — как можно сдержаннее объясняю я.

— Зандр! — издает очередной рев ящер.

— Бздесь! — блеет сонный Берюрье.

Толстуха указывает мне на катафалк.

— Рада представить вам мою сестру Женевьеву.

Что-то вываливается из груди тухлятины: рука. Она пухлая, как подушка, а пальцы, заключившие жировой союз, давно забыли об автономии.

Я подхватываю мясное изделие и поскорее отпускаю его, заверяя, что рад знакомству.

Голова Берты в бигуди. Она поправляет их жестом, полным женственности, после чего приподнимает подол рубашки и деловито чешет в нижнем этаже.

Из соседней комнаты появляется еще кто-то: это — парикмахер Альфред. На нем головокружительная пижама из голубого шелка. Элегантен даже во сне, сукин цирюльник. За ним следует жена, за ней — страдающий ожирением мальчик, за ним девочка-близоручка, затем старичок, до конца не успевший вставить челюсть и потому напоминающий щуку на спиннинге, и, наконец, толстуха в пелерине и вояка в хаки. При виде этой толпы мне становится не по себе.

Откуда все эти люди? Даже меня это пугает! Шествие чудищ после бессонной ночи впечатляет.

— Ты где, Берюрье! — кричу я. — Ты идешь или нет?

Непокорный отвечает на мой вопрос вопросом. Он содержит ключевое слово, обозначающее мужскую часть тела, и попытку узнать, есть ли она у легавых.

Затем возникает он сам. На нем штаны, его благородная грудь, вместилище еще более благородного сердца, покрыта шерстью и шрамами, блестит молочной белизной, Берю — настоящий полярный Геркулес, солнечные лучи никогда не касались его кожи.

— Что ты делаешь в этом б...? — удивляется Опухоль.

На этот раз термин на б... кажется мне идеально передающим дух этого места. Я восхищаюсь богатству французского языка, позволяющего максимально точно описывать людей и окружающие их вещи.

— Я забираю тебя для важного дела. Через три четверти часа у нас самолет. Пошевеливайся!

Он исчезает.

— Куда вы снова его от меня увозите? — возмущается Кашалотиха.

— В Глазго, — успокаиваю ее.

— Черт возьми, да это же — в Японии! — стонет она.

К счастью, ящеро-Феликс рядом, он исправляет географическую ошибку своей кузины.

— Ты что, Берта, свихнулась? Это в Дании.

— Это ведь еще дальше? — волнуется миссис Чудище.

— Дания? Еще бы, — изрекает Динозавр. — Если бы ты увидела карту мира, ты бы поняла.