Сельма Эйчлер: Аллергия на убийства

Дезире, мне известно, что часто, хотя и не всегда, при отравлении цианидом наблюдаются характерные признаки. Я рассчитываю, что будет произведено вскрытие, но если медэксперт — или кто там решает подобные вещи — поспешит с заключением, что в этом, дескать, нет нужды и я умерла своей смертью, я всецело полагаюсь на Вас — что Вы позаботитесь, дабы кто-нибудь из моей семьи настоял на вскрытии. В этом случае цианид без труда обнаружат. Более того, подозрение должно пасть именно на миссис Кинг, которая последняя видела меня в живых. А вы можете поспособствовать, подсказав полицейским, чтоб проверили на отпечатки пальцев оставшиеся капсулы, — если, конечно, они сами не додумаются (что меня не удивило бы). И это, конечно, начисто отметёт версию самоубийства. Тут-то пригодится Франсис. Она засвидетельствует, что моя гостья надолго отлучалась из-за стола, и, стало быть, располагала достаточным временем, чтобы подменить лекарство.

Что же до мотива, полагаю, Барри просветит власти касательно обеспокоенности миссис Кинг, как бы я не обнаружила истинный характер их отношений. Но если по какой-то причине моя внучка станет молчать, надеюсь, могу и здесь на Вас положиться.

Вот, собственно, и всё. По-моему, я вполне профессионально всё рассчитала, Вам не кажется? Более того, думаю, из меня могла бы выйти отличная сыщица — а может, великая преступница. Сама не знаю, что мне больше нравится.

Да, и ещё пара моментов.

Не хочу, чтобы Вы думали, будто я иду на это, поскольку не надеюсь, что Вы сумеете найти способ привлечь к суду убийцу Кэтрин. Напротив, я не сомневаюсь, что в конечном итоге Вы позаботились бы, чтобы миссис Кинг заплатила за своё ужасное деяние. Но мой замысел даёт мне возможность раздавить её самолично. А это, знаете ли, чертовски приятное чувство.

И пожалуйста, не считайте это героизмом с моей стороны. Я неизлечимо больна, и болезнь вот-вот перейдёт в крайне неприятную, изнуряющую стадию. Проглотив это две маленькие капсулы, я избавляю себя от страданий и покидаю этот мир по своей воле — и с достоинством.

Ещё раз молю Вас, Дезире, о помощи, если возникнет такая необходимость. Но в любом случае я не сомневаюсь, что Вы не обманете моего доверия.

С наилучшими пожеланиями,

Эвелина Корвин.

P.S. Вкладываю чек, который, надеюсь Вы сочтёте щедрым. Только не подумайте, будто он имеет какое-то отношение к моей просьбе. Считайте это благодарностью за неоценимую услугу, которую Вы уже оказали мне и моей бедной Кэтрин.

При упоминании о чеке я вдруг сообразила, что по-прежнему сжимаю его в кулаке. Мельком глянув на него, я положила чек на стол рядом с креслом.

Не могу объяснить, что я чувствовала. Я была словно в тумане. Настолько оцепенела, что не в силах была даже плакать.

Миссис Корвин (зовите меня Эвелиной, распорядилась она при нашем последнем разговоре) могла не беспокоиться: я обо всём позабочусь.

Прижимая письмо к груди, я встала и побрела на кухню. Опорожнила огромную уродливую пепельницу, которую держу на разделочном столе для разных мелочей вроде резинок и монеток для стиральной машины. На место всего этого хлама я положила кремовые листки бумаги. После чего, порывшись в ящике, достала коробок спичек.

Через несколько секунд единственная улика, стоявшая между Сондрой Кинг и — как я всей душой надеялась — пожизненным заключением, обратилась в пепел.

Я знала — как знала и Эвелина, сколько бы ни утверждала обратное, — что она избрала единственный возможный путь сделать так, чтобы убийца её внучки не осталась безнаказанной. Также я понимала, что, лишив себя жизни, она избежала долгих недель, а то и месяцев изматывающих страданий. Но, невзирая на всё это, в горле моём застрял ком, а глаза обжигали слёзы, пока ещё не готовые пролиться.

Я взглянула на часы. Восемь тридцать. Я всегда спускаюсь к завтраку около восьми , написала она. Но не сегодня , добавила я про себя, и больше никогда .

Но… я ведь не знаю наверняка, правда? Мало ли что могло случиться?

С первой попытки мне не удалось набрать номер — так дрожали пальцы. Стала набирать снова. Когда в трубке послышались гудки, я затаила дыхание. Хотела ли я, чтобы она была там — живая и, как всегда, язвительная?

Тогда я не знала. Не знаю и до сих пор.

При звуке голоса Франсис ком в моём горле, казалось, разросся до небывалых размеров, а губы будто склеились. Но каким-то образом я ухитрилась произнести:

— Будьте любезны, позовите миссис Корвин. Это Дезире Шапиро.