Наталия Клевалина - Убийственная осень

— Кого-то они мне напоминают.

— Прекрати. Я наговорила ей на автоответчик. И не надо мне все время напоминать, что я инфантильная эгоистка. Только я об этом забуду, как ты мне сразу снова напомнишь.

Васса почти весь день не выходила из купе и была немного грустной, говорила Овчарке, что у нее болит голова. Овчарка решила, что подруга думает о своих семейных проблемах, которые на нее навалятся сразу, как только они вернутся в Москву.

Васса предупредила Овчарку, что, когда они сойдут в Кеми, надо сразу бежать на площадь перед вокзалом, потому что ночью там обычно дожидаются клиентов всего два-три водилы и на всех желающих машин не хватит, а им обязательно надо успеть на четырехчасовой катер, чтобы к девяти часам уже быть на острове.

И вот в полтретьего ночи Васса растолкала задремавшую Овчарку. Мать с мальчиком ехали дальше, и Васса с Овчаркой, шепотом разговаривая, вытаскивали вещи в коридор из темного купе. Они, волоча за собой сумки, совершили марш-бросок до площади. К удивлению Овчарки, на площади стояли целых семь машин.

— Я не знала, — оправдывалась Васса перед Овчаркой, которая не могла отдышаться, — мне знакомые сказали. Они тут год назад были. Конечно, за год все могло измениться. Я правда не знала, что машин тут теперь много.

Водитель им попался сонный и неразговорчивый, музыка грохотала на весь салон. В тьме кромешной Овчарка совсем не разглядела Кемь. Они долетели до причала минут за двадцать. По белому песку, покрытому сухими водорослями, они дошли до дебаркадера и здесь узнали, что четырехчасового катера нет и в помине никогда не было и что «Святитель Николай» пойдет только в восемь утра, а может, и позже. Замерзшая Овчарка посмотрела на Вассу сердито. Васса вздохнула:

— Мне знакомые сказали…

— Я бы твоих знакомых утопила в этом Белом море. Вон там бар. Пойдем, а то очень уж холодно.

Вот так и вышло, что утро двадцатого августа Овчарка встретила в маленьком теплом баре «Поплавок» на берегу Белого моря. Когда стало светло и Овчарка проснулась, она оглядела собравшихся в баре. Две вчерашние малолетки из поезда устроились на стульях у стены, и одна спала, положив голову на плечо второй. За тем же столиком, что и Овчарка с Вассой, сидела тепло одетая полная женщина с красным лицом и длинными обесцвеченными и нахимиченными волосами. Еще была в углу девчонка лет восемнадцати, худая, бледная, с депрессушным лицом. Она все время сучила пальцами правой руки или теребила большой золотой лабрис на цепочке. Наверное, в ясную погоду огромное украшение видно было за версту. К большой досаде за столиком, за которым раньше барменша с приятелем пила пиво, Овчарка обнаружила Грушу. Груша писала под псевдонимом Палец-в-рот-не-клади в один бульварный листок статьи вроде «Предприниматель съел свою бабушку» или «Педофил-альбинос зомбировал своих жертв». Журналистка ей напомнила о существовании Москвы и «Женского мира», о которых она уже успела немного забыть. Груша уплетала сосиску, читая журнал.

В бар зашел на минуту священник и с ним плохо одетая женщина в длинной цветастой юбке и платке по самые глаза. Они положили свои сумки на пол и, ни на кого даже не взглянув, сразу вышли. Невзрачную паломницу Овчарка не стала разглядывать. Но священник — о! Высокий, лет тридцати, без бороды, но с узенькими усиками и внимательными карими глазами. В лице что-то татарское, Овчарка даже прошептала: «Ну и Чингисхан!»

— Отец Панкратий, — сказала ей Васса, — я его фото в газете видела.

Овчарка удивилась — не таким она представляла себе гонителя лесбиянок с Бабьего острова. Когда он нагнулся поставить сумку, Овчарка успела увидеть, что у него руки с длинными красивыми пальцами, ровными ногтями и тонкими запястьями — на правом деревянные четки. Из-под широкого рукава рясы выглядывал рукав чистой белой водолазки — отец Панкратий явно следил за собой. Овчарка почувствовала, что немного влюбилась в отца Панкратия, и сказала Вассе:

— Вот ты мне скажи, зачем такие красавцы идут в попы? Вот он, допустим, служит, а все женщины думают только о нем, а совсем не о своем спасении. Ну и гордый! Даже не взглянул ни на кого.

Овчарку охватило странное желание — побежать за отцом Панкратием: «Я хоть и с ними, но я не с ними, я хорошая, меня даже полюбить можно!»

В это время Васса сказала:

— Ты пока тут спала, по радио сказали, что будто бы от берегов Шпицбергена идет тайфун «Лорелея». Сказали, что он наверняка по дороге рассыплется в море, но в Мурманске уже объявили на всякий случай штормовое предупреждение. Говорят, что тайфун здесь в августе — жуткая редкость.