Александра Романова - Шанель №007

— На рынке. И пожарила на кукурузном масле. Вот оно… ох!

Я глянула на масло. Это был лимонный сироп!

— А все ты виновата! — защищалась мама. — С твоими генеральными уборками! Я, может, всю жизнь копила этот хлам, а ты хочешь, чтобы я в одночасье взяла и с ним рассталась. Такое не проходит безболезненно.

— Я хочу не только этого, — не унималась я. — Сейчас мы будем красить тебе волосы. Ты ведь давно жаловалась, что пора, да все никак не соберешься. Вот и приступим.

Не привыкшая к моей активности мама покорно согласилась. Краска у нас была закуплена давно, и к лету от седины требовалось избавляться. Я смешала нечто из тюбика и из флакончика — все по инструкции. Нанесла смесь на мамину голову. Не скупясь — что называется, как для себя. И через пару часов мама стала абсолютно рыжей! Не какой-то там рыжеватой или бронзовой — рыжей, словно хороший апельсин. Нет, еще рыжее!

— Что ты со мной сделала? — потрясенно спросила она.

— Покрасила. Наверное, я слегка переборщила. Ты как считаешь?

Мама гневно фыркнула:

— Я считаю, что в таком виде я из дома не выйду! А мне завтра на работу. Вместо меня на работу пойдешь ты. И по магазинам. А я стану затворницей, пока не отрастут новые волосы.

— Они у тебя растут медленно, — напомнила я.

— Что поделаешь. Стану затворницей до конца жизни. Стара я показываться людям с такими волосами. И она гордо удалилась к себе. А назавтра я еще до открытия стояла у дверей парфюмерного магазина, в котором приобрела черную краску. В итоге мама стала похожа на цыганку, что тоже не привело ее в восторг, но по сравнению с предыдущим вариантом показалось приемлемым. Зато и сбросила она лет двадцать, не меньше! И, самое главное, меня эта эпопея если не успокоила, то, по крайней мере, вернула в привычное мне за последнее время состояние умеренного беспокойства. В самом деле, что такого принципиально нового произошло? Убили Эдика. Его, как и всякого человека, жалко, однако надевать по нему траур было бы странным. А Свету пока не трогают. Могло быть и хуже!

В двенадцать часов, безумно сонная, но вполне пригодная к работе, я уже вовсю принимала экзамен, когда дверь аудитории распахнулась и вошедшая Света в гробовом молчании кинула на мой стол сверкающий нож. Нож упал как раз между мною и опрашиваемым студентом, заставив обоих оцепенеть. Мы с ним одинаково уставились на страшное орудие, полностью забыв о линейных операторах и их матрицах в ортонормированном базисе. Какие тут базисы, если перед тобой лежит такое!

Первой опомнилась я. И неудивительно — я уже упоминала о силе привычки. Для моего бедного ученика эта сцена происходила впервые, а мне была знакома. Поэтому я нашла в себе силы спросить:

— Что?

А моя поднаторевшая в ужасах жизни подруга нашла силы ответить:

— Вот!

И мы снова впали в оцепенение. Не знаю, сколько бы мы в нем пробыли — возможно, до девяти вечера, когда уборщица запирает помещение, — если б не прозвенел звонок. Вот ведь — во время семестра, когда он необходим, не дождешься, а в сессию вдруг воспрял! И мы вместе с ним. Я лично подскочила вверх по крайней мере на двадцать сантиметров, а более спортивно развитые студенты — не меньше чем на полметра. Что касается Светы, она ограничилась тем, что схватилась за сердце и застонала.

— Это ты нашла в своем столе? — приземлившись, уточнила я.

— Да.

— Сегодня?

— Да.

Я задумалась и сделала гениальный вывод:

— Тогда это не Эдик.

— Что — не Эдик?

— Подбросил.

— А ты сомневалась? Эдик сейчас в морге. Поэтому нож я принесла тебе.

Мои мозги упорно отказывались работать. Блестящий нож словно гипнотизировал. Казалось, он сейчас взлетит и набросится на свою жертву, а кто ею станет — загадка природы. В то же время отказать подруге, очевидно пребывающей в тяжелом состоянии, я не могла, поэтому вытащила из кармана носовой платок, завернула в него загадочный инструмент и сунула в сумку.

— Слава богу! — обрадовалась Света, у которой исчезновение с ее глаз орудия убийства явно вызвало огромное облегчение. — Я так и знала, что ты что-нибудь придумаешь.

— Придумаю? — ужаснулась я. — Ты что имеешь в виду? Опять зарыть его в лесу, чтобы его съели похожие на Курицына жуки?

Жуткий грохот потряс аудиторию. Нет, это не для моих нервов!

— Извините, я упал, — дрожащим голосом сообщил двоечник с последней парты. Упал он, видите ли! Что за не приспособленная к жизни пошла молодежь! А бедная Света из-за него позеленела.