Маргарита Малинина - Первая мрачная ночь

– Можно вопрос? – До дивана я уже дошла и, остановившись, уставилась как завороженная на дуло пистолета, боясь пошевелиться, а дуло, в свою очередь, безотрывно смотрело на меня. – Зачем ты убил Крюкова? Ведь это ты его убил? – Совсем маленький, просто мизерный шанс, что Колька сейчас рассмеется, нажмет на курок, а из пистолета вылетит забавный красненький флажок, все скажут «сюпри-из!» – а он еще добавит: «Убил, и в землю закопал, и надпись написал. Меньше шампусика надо пить!» – и снова станет таким же, каким был до этого: милым, любимым, добрым, родным…

– И его, и эту дрянь Колесникову. – Боже, дай мне умереть!

Катерина тем временем бесшумно приближалась, подняв над головой дубину, но я не очень-то за нее болела: попадет она по мячу, не попадет – мне было все равно. Тот мир, в котором я жила, рухнул, а другого мне, пожалуй, и не надо.

– За что? – Единственный вопрос, не узнав ответа на который мне умирать не хотелось.

– А этого ты уже никогда не узнаешь, – улыбнулся напоследок своей голливудской улыбкой Николай и приготовился стрелять, но тут разом произошло несколько событий: где-то совсем близко завизжала сирена полицейской машины; Хрякин резко обернулся и увидел Катю, опускающую ему на голову бейсбольную биту; он машинально спустил курок, но удар по затылку пришелся раньше, убийца пошатнулся, изменив направление ствола, а вместе с тем и траекторию полета пули, которая вместо намеченной цели, то бишь меня, настигла сиденье старого, пыльного дивана, что и спасло мне жизнь. Пошатавшись еще немного будто бы в раздумьях – падать или не падать, Хрякин все же отключился, упав навзничь на стертый линолеум. Пронаблюдав эту картину, я посоветовала себе чуть-чуть расслабиться, в результате чего последовала примеру бывшего возлюбленного, также лишившись чувств.

Так я попала в дурдом. Вернее, не совсем в дурдом, а всего лишь в неврологический корпус нашей районной городской больницы с диагнозом посттравматический синдром и нервное расстройство или что-то в этом духе.

Каково же было мое удивление, когда встретила здесь, в этом месте, знакомого. Нет, не Наполеона какого-нибудь и не Тутанхамона, а обычного сумасшедшего, жившего ранее в той коммунальной квартире, где Грачевы одно время хотели купить комнату, ну тот, что из окна выпрыгивал. В лицо я его, естественно, не знала, зато узнала по повадкам и по загипсованной ноге, а бабка одна – соседка по койке слева – сообщила, что за те два дня, что он здесь провел, уже совершил пять попыток выброситься, одна из них увенчалась-таки успехом, и теперь бедняга не может ходить. Это может показаться странным, но псих отдыхал от жизни в моей палате: в мужском отсеке шел ремонт, поэтому все комнаты для пациентов были смешанными и переполненными. Разговорившись с парнем – его койка была сразу за бабкиной, – я могла резюмировать, что у нас много общего, я, например, тоже люблю летать, правда, во сне, но это уже мелочи. Короче, с парнем этим (как его зовут, он не знает или не помнит, так что для себя я окрестила его Попрыгунчиком), так вот, мы с ним стали закадычными друзьями.

Честно говоря, ожидала встретить здесь еще одного человека, но, видимо, никто, кроме нас с Катькой, пока не обратил внимание на его безобидное увлечение детьми света и людьми тьмы.

На третий день заключения наконец-то волей главврача было разрешено пускать ко мне посетителей, о чем не медля сообщил мне мой лечащий врач Гавриил Лаврентьевич, чье вечно всем довольное выражение лица без слов информировало о том контингенте, с которым врач работает. Сообщил он мне сие приятное известие, предварительно задав свой излюбленный вопрос абсолютно счастливым голосом:

– Ну что, Юлька, Юлька, где твоя улыбка, врачей-то любишь? – И поправил длинный густой ус.

– Не знаю. Смотря каких.

Внимательно выслушав мой ответ, будто в первый раз, хотя на самом-то деле я произносила это уже раз в пятнадцатый, ровно столько же, сколько слышала этот вопрос, Гавриил Лаврентьевич согласно кивнул:

– Правильно, кто ж нас любит, мы ж врачи! За что нас любить-то? – И захохотал, ценя свое собственное чувство юмора.

Объявив об указе главврача, он поднялся.

– Куда же вы? – испугалась бабка слева, очевидно забыла, что ее уже осматривали. Старость не радость.

– На операцию. Усыплять решил вас, одного за другим! Хи-хи! Надоели вы мне! – отшутился врач, но бабка – она и в Африке бабка, а потому вскочила как ошпаренная и побежала к выходу со странными воплями.