Роберт Стивенсон - Бриллиант раджи

Мистер Ролльс мало знал толка в драгоценностях, но бриллиант раджи был таким чудом, которое говорило само за себя. Найди его наивный деревенский житель, он бы тут же с криком побежал в ближайший коттедж. Дикарь сейчас же сделал бы его фетишем и кланялся бы ему как божеству. Красота камня ослепляла глаза юного клерджимена; мысль об его неисчислимой цене захватила его ум. Он знал, что он держит в руке ценность, во много раз превышающую стоимость архиепископской кафедры; что на этот камень можно построить собор больше кельнского; что своему обладателю он может дать полную, абсолютную свободу во всем. И когда он перевернул бриллиант, из камня вырвались яркие лучи, как бы пронзившие насквозь его сердце.

Решительные действия совершаются людьми нередко в один миг и без сознательного обдумывания. Так случилось и с митером Ролльсом. Он торопливо огляделся кругом, но увидал, как перед тем мистерр Рэберн, только залитый солнцем сад, высокие вершины деревьев и дом с занавешенными окнами. Мигом закрыл он футляр, спрятал в карман и с торопливостью преступника ушел в свою рабочую комнату.

Его преподобие Саймон Ролльс украл бриллиант раджи.

Вскоре после полудня в дом нагрянула полиция с Гарри Гартлеем. Перепуганный насмерть садовод тут же выдал все им украденное. Драгоценности проверили и описали в присутствии секретаря. Мистер Ролльс, чувствовавший себя в отличном расположении духа, развязно показал, что знал, и выразил сожаление, что не может больше ничем помочь полиции в этом деле.

— Теперь, я полагаю, ваша обязанность почти кончена, — прибавил он.

— Напротив, — возразил человек из Скотланд-Ярда, — много еще остается сделать.

И он рассказал про второй грабеж, жертвой которого был все тот же несчастный Гарри. При этом сыщик описал молодому викарию бриллиант раджи.

— В нем, должно быть, целое состояние, — заметил мистер Ролльс.

— Десять, двадцать состояний! — воскликнул чиновник.

— Чем он ценнее, тем труднее будет его сбыть, — лукаво заметил Саймон. — У такой вещи своя особенная физиономия, которую нет возможности изменить.

— О, конечно! — сказал чиновник сыска. — Но если вор — человек догадливый, он разобьет бриллиант на три или четыре части и продаст каждую отдельно. Это его все-таки достаточно обогатит.

— Благодарю вас, — сказал викарный пастор. — Вы не можете себе представить, как вы меня заинтересовали своим разговором.

Чиновник заметил, что сыщикам, по своей профессии, приходится узнавать нередко чрезвычайно удивительные вещи, и простился.

Мистер Ролльс вернулся к себе в комнату, но ничем не мог хорошенько заняться. Материалы для его будущего великого произведения не интересовали его нисколько; на свою библиотеку он посмотрел презрительным взглядом. Он перебрал том за томом несколько Отцов Церкви, переглядел их, но не нашел в них ничего для себя подходящего.

— Эти старые джентльмены, — думал он, — несомненно очень хорошие писатели, но в жизни они совершенные невежды. Так же вот и я — выучился на епископа, а совершенно не знаю, что мне делать с украденным бриллиантом. Подбираю намеки просто полицейского чиновника, а как их применить к делу — не знаю, несмотря на все мои фолианты. Это внушает мне очень невысокое мнение об университетском образовании.

Он оттолкнул от себя книги, надел шляпу и отправился в тот клуб, членом которого он был. В этом светском собрании он рассчитывал встретить кого-нибудь опытного в практической жизни и могущего дать хороший совет. В читальне сидело несколько сельских пасторов и один архидиакон, кроме того три журналиста и писатель из области высшей метафизики; последние играли в карты. За обедом этот обыденный состав клубных посетителей вполне обнаружил свою обыкновенность и тусклость. «Ни один из этих людей, — думал Ролльс, — не смыслит в опасных делах больше меня самого, ни один из них не способен дать мне дельное указание, как поступить в данном случае». Но вот в курительной комнате он увидал, наконец, какого-то чрезвычайно сановитого джентльмена в безукоризненном фраке. Джентльмен курил сигару и читал «Двухнедельное Обозрение». На его лице лежало замечательное выражение полнейшего спокойствия без малейшего признака заботы или усталости; в его наружности было что-то такое, что и внушало доверие, и невольно заставляло ему повиноваться. Чем больше молодой клерджимен изучал его черты, тем больше убеждался, что именно этот человек может дать ему подходящий совет.