Наталья Александрова: Блондин на коротком поводке

— А вот интересно, — неожиданно для всех произнес Илья Андреевич, — интересно, что случилось с Катей? Ведь твой полковник Захаров, — повернулся он к сыну, — твой важный и секретный полковник утверждал, что это она украла документы, ее там видел охранник и все такое… Как он теперь объясняет все случившееся?

— Никак он ничего не объясняет, — с досадой ответил Леонид Ильич. — Он уехал в длительную командировку, возможно, его вообще отсюда переведут в другое место…

Он не стал рассказывать домашним, что имел с полковником разговор незадолго до его отъезда и в разговоре этом взбешенный и страшно напуганный Захаров прошипел ему, чтобы он и думать забыл об их сотрудничестве и чтобы фамилию полковника он, Гусаров, поскорее позабыл. В противном случае, говорил Захаров, у него еще остались кое-какие возможности для того, чтобы устроить Гусарову и его драгоценной семейке веселую жизнь.

— Что случилось с Катей? — повторил свой вопрос Илья Андреевич.

— Ничего с ней не случилось, — ответила внучка, — живет у себя дома, все у нее в порядке…

— Откуда ты знаешь? — Дед смотрел строго.

— Я звонила ей, — ответила Дашка едва слышно и отвела глаза, — я позвонила, услышала ее голос и повесила трубку. Что я могу ей сказать? — задала она горький вопрос, не требующий ответа.

— Действительно, — согласился дед, встал со своего места, причем было заметно, что дается ему это с трудом, и быстро вышел из комнаты, сильнее обычного опираясь на палку с серебряным набалдашником.

— Ну, дорогая, — заворковала Виктория Федоровна, — девочка моя, из-за этого-то как раз не стоит волноваться. Можно позвонить Катюше, поговорить о том о сем, извиниться в конце концов, чего не бывает между подругами? Ну, мы все были расстроены, наговорили в сердцах всякого, зачем же так серьезно все воспринимать? Ведь вы друг друга с детства знаете, мы ее вот такой в доме принимали… — она показала, какой.

И поскольку Дашка молча смотрела на нее, застыв посреди комнаты, Виктория продолжала гораздо увереннее:

— Залучить снова ее к нам в гости, подарок какой-нибудь ценный сделать — брошечку там или колечко… я подберу из своего, что попроще… вот и все дела! А там и ребята…

— Мама, — заговорила Дашка не своим, низким скрипучим голосом, — мама, ты что — дура? Ты действительно всерьез считаешь, что после того, как человека унизили, оскорбили, назвали воровкой, завистливой попрошайкой и приживалкой, можно как ни в чем не бывало пригласить его в гости? Ты действительно думаешь, что после того, как отец ударил Катьку, грозился ее убить, а мы выгнали ее из дому, она прибежит к нам по первому зову и примет от тебя в подарок дурацкую брошку?

Виктория Федоровна выпучила глаза, повела рыхлыми плечами и прижала руки в груди.

— Если ты так думаешь, а не притворяешься, мама, это значит, что ты полная, законченная кретинка! — выкрикнула Дашка, потом отвернулась, схватила сигареты, лежавшие на столике, и жадно закурила.

— Ты как разговариваешь с матерью? — взвизгнула Виктория, задышала, бурно вздымая впечатляющую грудь, да так и осталась с раскрытым ртом и выпученными глазами.

В глубине души Леонид Ильич был полностью согласен со своей дочерью, но сейчас его не слишком волновали ее переживания. Его не волновало даже здоровье Виктории — он привык к ее болезням, и какой-то врач по секрету сообщил ему, что от астмы не умирают.

В данный момент Леонида Ильича по-настоящему волновал только один вопрос — его бизнес. Дела его в последнее время шли из рук вон плохо, сорвалось несколько важных сделок. Еще немного, и за ним закрепится слава неудачника, и знакомые станут шарахаться при встрече. Неудачная свадьба дочери, конфликт с Руденко сослужили ему очень плохую службу, здорово подпортив деловую репутацию. Следовало срочно спасать состояние, промедление в таком вопросе смерти подобно.

— Ты как смеешь матери такое говорить? — закричала Виктория Федоровна, опомнившись и окончательно придя в себя. — Да я всю жизнь… только для тебя… унижалась, гобеленовый гарнитур Морозовой отдала, чтобы к Фигуриной без очереди влезть…

— Хватит! — заорал глава семьи таким голосом, что дрогнули и зазвенели хрустальные подвески на люстре, а горничная Нина, которая заглядывала в дверь, чтобы определить, когда можно убирать посуду и нести кофе, от неожиданности захлопнула эту самую дверь так резко, что даже прищемила себе палец.

— Заткнитесь обе! — чуть спокойнее продолжал Леонид, с неожиданным удовлетворением убедившийся, что жена и дочь с испугом смотрят на него. — Молчите и слушайте, что я скажу. Ты, — он повернулся к дочери, — немедленно займись своей внешностью. Салон там, парикмахерская, массажисты-визажисты — все как положено! Чтобы глазки блестели, щечки розовели, смех колокольчиком! Курить бросай совсем, с чего это ты вдруг за сигареты взялась? От этого голос хриплый и цвет лица портится…