Пьер Сувестр - Фантомас

– Вот, опять то же самое… Не могу я точно сказать, она это или нет!

– Но все-таки вам кажется, что это та дама? – настаивал председатель.

– Не надо меня вынуждать, господин судья! – запротестовала женщина. – Я давеча клялась говорить правду и только правду. Вот я и хочу говорить правду, а обманывать не собираюсь. Еще раз повторяю – очень может быть, что это она. Но вполне возможно, что и нет.

– Другими словами, вы не беретесь утверждать, что Гарн принимал именно эту даму?

– Именно так, ваша честь, – ответила консьержка. – Конечно, мадам на нее похожа – манерами, осанкой. Но ведь этим отличаются все великосветские дамы, это в крови! Так что утверждать, что это та самая, значило бы сделать слишком серьезное заявление.

Словоохотливая госпожа Дулен, несомненно, развила бы свою мысль и не преминула бы поделиться своими соображениями по поводу родовой аристократии, но председатель поспешил остановить ее:

– Спасибо, мадам, благодарю вас. Присяжные примут к сведению ваши показания.

Консьержка удалилась, и допрос леди Белтхем возобновился.

– Позвольте задать вам вот какой вопрос. Какие вы – вы лично – чувства испытываете к этому человеку? Считаете ли вы его виновным? Спору нет, он сам признался, что убил вашего мужа из-за денег. Вы согласны с тем, что у него был только этот мотив?

На сей раз свидетельница долго не раздумывала и ответила сразу:

– Конечно, ваша честь, я не могу сказать наверняка, но я знаю своего покойного мужа. Поэтому могу высказать свои предположения. Видите ли, лорд Белтхем был человеком весьма энергичным и напористым. Все свои дела он вел сам и никому особенно не доверял. А уж если речь шла о защите того, что, как он считал, принадлежит ему по праву, то я не удивлюсь, если в качестве аргументов он использовал и оскорбление, и кулаки. Словом, вполне могла случиться кровавая драма.

Председатель сцепил пальцы.

– Значит, мадам, – подытожил он, – вы считаете, что версия обвиняемого вполне правдоподобна?

– Да, ваша честь, – медленно ответила леди Белтхем, всеми силами стараясь скрыть дрожь в голосе. – Все действительно могло произойти именно так. Это говорит в пользу молодого человека…

Судья изумленно взглянул на нее.

– Я не понимаю, мадам. Вы что же, оправдываете его?! – переспросил он.

Свидетельница гордо вскинула голову и посмотрела председателю в глаза.

– Вот уже много лет, мсье, – сказала она, – я занимаюсь тем, что помогаю несчастным. И я хорошо помню, что Закон Божий учит нас – прощение есть первый долг истинного христианина! Конечно, я оплакиваю своего мужа. Но суровое наказание убийцы не воскресит его, как не иссушит оно моих слез. И во имя спасения своей души я прощаю этого человека.

Сидя на скамье подсудимых, Гарн, смертельно побледневший, не отрывал горящих глаз от леди Белтхем. На сей раз волнение его было столь очевидным, что привлекло внимание присяжных.

Председатель суда пошептался со своими коллегами и задал адвокату традиционный вопрос:

– Мэтр Барберу, нет ли у вас каких-либо вопросов к свидетельнице?

Адвокат громко ответил:

– Нет, ваша честь!

Председатель поблагодарил леди Белтхем, предложил ей занять место в зале и объявил:

– Суд удаляется на совещание!

Резкий голос секретаря суда покрыл шум, царящий в зале:

– Встать! Суд идет!

Судьи чинно расселись по местам. Одним взглядом восстановив тишину, председатель объявил:

– Заседание продолжается!

Потом обратился к секретарю:

– Пригласите в зал свидетеля Жюва.

Услышав фамилию знаменитого инспектора Службы безопасности, в зале снова заговорили. Жюв действительно был чем-то вроде национального героя. Среди присутствующих не было ни одного, кто бы хоть раз не слышал этого имени, кто бы не восхищался его ловкостью и находчивостью в борьбе с преступниками.

Богатые снобы просто раздулись от гордости, что им выпало присутствовать на этом процессе, куда более захватывающем, чем любая театральная премьера.

Наконец в зал вслед за секретарем вошел инспектор и приблизился к барьеру для свидетелей. Многие привстали, чтобы лучше его рассмотреть.

Жюв выглядел очень просто и отнюдь не походил на человека, греющегося в лучах собственной славы. Напротив, он казался недовольным, обеспокоенным, в чем-то сомневающимся. По крайней мере, именно такие слова записал в своем блокноте один из старейших журналистов, редактор крупной ежедневной газеты, внимательно наблюдавший за инспектором из ложи для прессы.