Пьер Сувестр: Фантомас

– Наверное, он все время путешествовал, пока вы были ребенком?

– Да, он много ездил – то в Колумбию, проверить свои каучуковые плантации, то в Испанию, где у него тоже большие земельные участки. Когда он появлялся в Париже, он приходил ко мне в пансион, вызывал меня в комнату для посетителей, и мы с ним беседовали… Четверть часа…

– А ваша матушка?

– О, мама была совсем другой! Понимаете, все мое детство, по крайней мере, сколько я себя помню, прошло в пансионе…

– Но вы все-таки любили вашу маму?

– Да, конечно. Хотя и ее я почти совсем не знал.

На лице Терезы отразилось удивление.

Молодой человек, ничего не замечая, продолжал рассказ о своем одиноком детстве:

– Как вам объяснить, Тереза… Сейчас, когда я повзрослел, я начинаю понимать вещи, о которых раньше даже не догадывался.

Отец и мать не ладили друг с другом. С детства я помню маму тихой и печальной, очень печальной, а отца шумным, деятельным, веселым, громогласным… Мне кажется, мама его просто боялась. Когда по четвергам слуга приводил меня из пансиона домой, я сразу же поднимался к ней в комнату, чтобы поздороваться. И всегда видел ее лежащей в шезлонге в полумраке, за опущенными шторами. Она едва касалась меня губами, задавала два-три вопроса, а потом меня уводили, потому что я ее утомлял…

– Она тогда уже была больна?

– Мама всегда была больна…

Несколько секунд Тереза молчала. Потом провела рукой по лбу и произнесла:

– Похоже, вы были не очень-то счастливы!

– Да нет, в детстве я этого не ощущал. Впервые я почувствовал себя несчастным только, когда вырос. Пока я был ребенком, я просто не думал о том, как грустно не иметь по-настоящему ни отца, ни матери.

Занятые разговором, Тереза и Шарль даже не заметили, как прошли половину дороги до станции в Верьере.

Уже рассвело, и наступил сумрачный, серый день, какие обычно бывают в декабре, когда тяжелые тучи плывут прямо над головой, кажется, протяни руку – достанешь.

Наконец Тереза снова заговорила:

– Признаться, я тоже была не очень счастлива. Я рано потеряла отца и совсем его не помню. И мама, должно быть, тоже умерла…

Шарля немало удивила двусмысленность последней фразы:

– Как это может быть, Тереза? Неужели вы не знаете, жива ли ваша матушка?

– Да нет, я знаю… И бабушка так говорит… Но всякий раз, когда я пытаюсь расспросить о деталях смерти мамы, она переводит разговор на другое. Иногда мне кажется, что от меня что-то скрывают, и, может быть, мама вовсе не умерла…

Впереди показалось несколько домов, окружавших Верьерский вокзал. Кое-где уже открывались ставни и двери.

Тереза указала рукой на вокзальные часы.

– Мы слишком рано пришли, – проговорила она. – Поезд вашего отца придет в шесть пятьдесят, а сейчас только половина седьмого. Придется нам подождать двадцать минут, если, конечно, он придет вовремя.

Они вошли в небольшое вокзальное здание. Там не было ни души.

Шарль Ромбер, которого прохватило утренним холодом, затопал ногами, пытаясь согреться. Пустой зал отозвался гулким эхом.

На звук появился вокзальный служащий.

– Кто это, черт побери, шумит тут спозаранку? – недовольно осведомился он.

Однако, заметив Терезу, суровый страж порядка тут же смягчился:

– Ах это вы, мадемуазель Тереза? Что подняло вас с постели в столь ранний час? Кого-нибудь встречаете? Или сами уезжаете?

Задавая вопросы, служащий с любопытством поглядывал на Шарля Ромбера, чье прибытие два дня назад в этот маленький городок не прошло незамеченным.

– Нет, – ответила девочка. – Я никуда не уезжаю. Я пришла с господином Ромбером. Его отец должен приехать поездом в шесть пятьдесят.

– Ах вот как, вы встречаете вашего батюшку, мсье? – обратился служащий к Шарлю. – И что же, он к нам издалека?

Ромбер улыбнулся:

– Из Парижа. Скажите, любезнейший, поезд не опаздывает? Еще не объявляли о прибытии?

Служащий вытащил массивные серебряные часы, посмотрел время и сказал:

– У вас есть еще добрых двадцать минут, мсье. Он идет с небольшим опозданием. Что поделать, работы по строительству тоннеля затрудняют движение, и поезда теперь всегда опаздывают.

Закончив объяснения, служащий извинился:

– Мне, пожалуй, пора идти работать, мадемуазель Тереза. Извините.

Тереза повернулась к Шарлю.

– Должно быть, время для вас тянется сейчас невыносимо медленно, – промолвила она.

– Да, пожалуй.

– Может быть, пойдем на перрон, чтобы встретить вашего отца прямо у вагона?