Алена Смирнова - Подруга мента

Наша любовь начиналась на страшном фоне — в подъезде убивали. Измайлов валялся в своей берлоге со сломанной ногой и расследовал дело, как потом говаривал, по-соседски. Сведения он собирал по принципу ОБС — одна баба сказала. Болтливой этой особой оказалась я. Когда он сделал мне предложение, я категорически отказалась. С меня пока хватит. Да и для него семья — тяжкое бремя. Он живет, в сущности, в рабочем кабинете, так что, полагаю, я поступила правильно. Вот если ему вдруг захочется своего ребенка, тогда посмотрим. Я вообще после развода никуда не тороплюсь. Послал Бог любовь, смакую. А загадывать наперед не пытаюсь. И так промечтала последние годы, теперь наверстываю. Мечты прекрасны. Будто видишь сквозь знойное марево озеро в чащобе, и кажется оно чистым, теплым, с шелковистым песчаным дном. А приблизишься — грязное, холодное, и камешки в пятки впиваются острые. Но ведь жарко жить, так жарко, что заходишь в воду реальности. Плаваешь, фыркаешь, даже умудряешься забыть, каким представлялось купание, и какое-никакое удовольствие получаешь. Я очень благодарна Измайлову: его озеро вблизи оказалось почти таким же, как издали. Чего еще желать?

Если я вплотную приступила к использованию образных выражений, значит, безмятежной притворяюсь. И то верно, раздражал меня предстоящий визит в редакцию. Чем ближе подъезжали, тем сильнее. А дело, как обычно, в людях. Например, в Лизе, невысокой тоненькой брюнетке лет сорока, которая производила на меня впечатление женщины, упивающейся своей манией величия. Не могу точно сказать, из чего оно складывалось. То ли острый ее носик вечно торчал вверх, то ли умела она нарываться на комплименты, то ли слишком небрежно, хоть и жила с рекламы, открывала свою распираемую карточками предпринимателей визитницу, то ли говорила банальности важно и холодно, то ли смотрела пренебрежительно на ответственного секретаря и редактора. В общем, чувствовалось, что Лиза пыталась заправлять делами. Энергично и, на мой взгляд, манерно. Она предпочитала, чтобы у нее все получалось, а в пору неизбежных в работе провалов становилась придирчивой и заносчивой мегерой. Почти хамкой. Дескать, как с облепившими меня бездарностями заниматься рекламным бизнесом? Ничего не знают, не умеют, поэтому портачат напропалую и без устали. Относилось это ко всем рекламщикам без исключений, что тоже настораживало. Исключения из правил, а не установленные себе правила — точная характеристика человека. В редакции ее звали по имени и отчеству. Зато рекламодателям она представлялась с девичьей небрежностью: «Лиза». Приезжаешь работать, а бизнесмен: «Мы с Лизой договорились о четверти полосы на третьей странице»… И поначалу я недоумевала: в друзьях они у нее все ходят, что ли? Лиза умела отмежеваться от коллег, но в то же время бдительно следила за своей прической, косметикой, одеждой. Что-то ей от людей было надо. Но что? Похоже, она сама этого не уразумела, вот и злилась. И не смотрелась, блеклой была, как все проложившие межу, полагающие, что больше остальных достойны почитания дифирамбами и денежными премиями.

Я могу и ошибаться. Условна грань между манией величия и комплексом неполноценности. Мне Лиза виделась такой, кому-то другой. Ведь каждый из нас задействует в оценках свой опыт, свой материал для сравнений, свой набор типажей. Зато в отношении Лизы ко мне я была уверена. Оно было неприязненным. Я не из тех, кто жаждет нравиться всем. Избави Бог, есть люди, расположение которых сродни оскорблению. Поэтому вопрос, почему я нравлюсь или не нравлюсь, меня интересует.

Впрочем, опять чушь несу. Одинаково заряженные люди отталкиваются душами, хотя могут извлекать друг из друга выгоду и, как говорят сексуально озабоченные элементы, плодотворно сотрудничать. А разнозаряженные для деловых контактов не годятся, часто мешают друг другу, зато душами притягиваются. С Лизой мы — парочка первого типа. Обе неспокойные, взбаламученные, но по различным, возможно, противоположным причинам. Только на уровне энергетики эти причины совершенно не важны… Ладно, ладно, не буду… Муж называл такие броски от основы словоблудием. Я как-то сказала Измайлову:

— Станет невтерпеж меня слушать, заткни, прекрати словоблудие.

А он мне:

— Лишь бы от скуки телом не блудила, я ревнив. А мыслью и чувством ты вольна.

— Так ведь я частенько пристаю с разговорами.

— На то тебе и дана речь. Я тебя выслушаю. Если к тому же ты дашь слово вставить, еще и благодарен буду. Мне редко удается посидеть дома в кресле и пообщаться на отвлеченные от убийста темы.