Ю Несбё - И прольется кровь

Я вынул из коробка спичку, вздрогнул, услышав скрежет серной головки о бок коробка, и увидел, как вспыхнуло пламя.

Сейчас.

Я бросил спичку на толь.

Я читал, что трупы не очень хорошо горят. Возможно, потому, что мы на шестьдесят процентов состоим из воды. Но когда я увидел, как бодро вспыхнул просмоленный толь, я посчитал, что много мяса на гриле не останется.

Я вышел на улицу, но не закрыл за собой дверь, чтобы у первого огня была пища, чтобы он разросся и возмужал.

Мне не было нужды беспокоиться.

Казалось, языки пламени говорят с нами. Сначала голоса их были сдержанными и неясными, но постепенно становились громкими и яростными, и в конце концов они превратились в один сплошной рев. Даже Кнут был бы удовлетворен этим поджогом. Лея как будто знала, о ком я думаю, потому что сказала:

– Кнут обычно говорил о своем отце, что тот будет гореть.

– А мы, – спросил я, – мы тоже будем гореть?

– Не знаю, – сказала она и взяла меня за руку. – Я пыталась проверить себя, но, как это ни странно, я ничего не чувствую. Хуго Элиассен. Я жила под одной крышей с этим мужчиной больше десяти лет, и все-таки я не огорчена, и мне его не жалко. Но я больше на него не злюсь, так что радости тоже не испытываю. И я не боюсь. Столько времени прошло с тех пор, когда я в последний раз не испытывала страха. Страха за Кнута, страха за себя. Я даже за тебя боялась. Но знаешь, что самое странное?

Она сглотнула, глядя на хижину, над которой теперь возвышалась одна огромная огненная шляпа. Лея была бесконечно красива в отблесках красного пламени.

– Я не раскаиваюсь. Сейчас не раскаиваюсь и потом не буду. Так что если то, что мы делаем, смертный грех, то я буду гореть, потому что о прощении просить не собираюсь. Единственное, в чем я раскаивалась за последние сутки… – она повернулась ко мне, – это в том, что позволила тебе уйти.

Ночью резко похолодало; наверное, наши щеки и лоб горели от жара, исходящего от хижины.

– Спасибо, что не сдался, Ульф. – Лея провела рукой по моей горячей щеке.

– Хм. Не Юн?

Она прижалась ко мне. Ее губы находились совсем рядом с моими.

– Принимая во внимание этот план, мне кажется, будет лучше, если мы продолжим называть тебя Ульфом.

– Кстати, об именах и планах, – сказал я. – Ты выйдешь за меня замуж?

Она бросила на меня резкий взгляд:

– Ты делаешь мне предложение сейчас ? В то время, когда мой муж превращается в пепел прямо у нас на глазах?

– Так практичнее всего, – сказал я.

– Практично! – фыркнула она.

– Практично. – Я скрестил руки на груди и посмотрел на небо, потом на часы. – Кроме того, я люблю тебя так, как никогда не любил ни одну женщину, и я слышал, что лестадианцам нельзя даже целоваться, пока они не поженятся.

В воздух поднялся столб искр, когда крыша рухнула внутрь дома, вслед за ней повалились и стены. Лея притянула меня к себе. Наши губы встретились, и в этот раз никаких сомнений не было.

Это она меня поцеловала.

Когда мы торопливо возвращались в деревню, у нас за спиной хижина уже лежала в дымящихся руинах. Мы договорились, что, пока она собирает вещи, забирает Кнута от бабушки с дедушкой и подгоняет «фольксваген», я буду прятаться в церкви.

– Не бери много вещей, – сказал я, похлопывая себя по поясу с деньгами. – Мы купим все необходимое.

Она кивнула:

– Не выходи на улицу, я войду и заберу тебя.

Мы расстались на гравийной дорожке, в том самом месте, где я встретил Маттиса в ночь приезда в Косунд. Казалось, с того времени прошла целая вечность. И сейчас, так же как и тогда, я толкнул тяжелую церковную дверь, подошел к алтарю, остановился и посмотрел на распятого.

Правду ли говорил дед, утверждая, что нельзя отказаться от бесплатного, что именно поэтому он поддался суевериям? Или же мои молитвы на самом деле были услышаны и парень на кресте меня спас? В долгу ли я у него?

Я вздохнул.

У него ? Это ведь долбаная деревянная кукла. В долине Транстейна есть камни, которым поклоняются, и они наверняка работают так же хорошо.

И все же…

Черт.

Я уселся в первый ряд и задумался. И не будет слишком пафосным сказать, что я размышлял о жизни и смерти.

Спустя двадцать минут громко хлопнула дверь. Я повернулся. В церкви было слишком темно, и я не мог разглядеть вошедшего. Но это не Лея, слишком уж тяжелая поступь.

Йонни? Уве?

Сердце зашлось бешеным стуком, пока я пытался понять, зачем выбросил свой пистолет в море.

– Ну? – Гласная прозвучала протяжно. Я хорошо знал этот низкий голос. – Разговариваешь с Господом? О том, правильно ли то, что ты делаешь, насколько я понимаю?