Джулия Берри - Вся правда во мне

Где руки, которые обнимали меня, когда я возвращалась с прогулки? Где глаза, которые мне улыбались, глядя на испеченные мной кривые лепешки или неровные стежки на шитье?

– Ты меня знаешь, – сказала она, поднимая меня за подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза, – я – человек слова.

Преодолевая сопротивление ее пальцев, я попыталась кивнуть.

– Тогда ладно.

Он отослал меня обратно с такими словами:

– Я дважды пожалел тебя. Никому обо мне не рассказывай, иначе я взорву весь ваш Росвелл и отправлю прямиком к Господу в рай, куда все так стремятся.

Никогда еще Росвелл не был так взбудоражен, как в тот день, когда все узнали новость: Джудит Финч вернулась домой, живая, но немая.

Мама пыталась прятать меня в доме, но Гуди Праетт пронюхала обо мне.

Приковыляв к нам с утра пораньше, она шестым чувством почуяла что-то странное. Правдами и неправдами она пролезла в дом, якобы на чашку желудевого кофе, отдернула занавеску и увидела меня на маминой кровати.

– Так-так, – сказала она, – да это же не кто иной, как малышка Джудит, которая так долго пропадала. И почему это вы держите такую хорошую новость в секрете?

Все было кончено. Что бы мама ни говорила, ей все равно не удалось бы заткнуть рот Гуди Праетт. Я была рада. Наконец-то мы можем выйти.

Весь день в дом шел поток любопытствующих, пока мама не отправила меня в кровать и не сказала всем, что я очень больна.

Ты тоже пришел этим же вечером с полей вместе с Джипом. Я вылезла из кровати, оделась и вышла на улицу посидеть.

Джип тут же подбежал ко мне, часто дыша, положил голову мне на колени. Он признал меня быстрее, чем ты.

Увидев, что я смотрю на тебя, ты остановился. Мне кажется, что ты испугался. Я помахала рукой, и ты подошел.

За два года ты превратился в настоящего мужчину. Я оглядела себя и осознала, что и меня они превратили почти в женщину. Вообще-то, я должна была убежать в дом от смущения и скромности, но не могла.

Два года я жила мыслями о тебе, и вот теперь ты стоял рядом, похожий и непохожий на самого себя. Как будто мы оба раздвоились: став взрослыми незнакомцами и в то же время оставаясь все теми же детьми.

Ты не мог заставить себя посмотреть мне в глаза. Ты наблюдал за Джипом, погнавшим по кустам кролика.

Я ждала, когда ты начнешь говорить. Интересно, почувствовал ли ты мое смятение?

– Хороший вечерок, – произнес ты после целой вечности.

Я оглянулась. Действительно, он по многим причинам был хорош.

– М-м-м, – ответила я.

Только после этого ты посмотрел на меня.

Мой голос заставил тебя повернуться. До тебя, конечно, уже дошли все новости обо мне. Я опустила глаза.

Но ты удивил меня.

– Я знал, что ты вернешься.

Знал?

Тогда ты знал гораздо больше, чем я.

– Люди говорили, что ты погибла, но я…

Я посмотрела на тебя, и наши взгляды встретились.

Что ты сказал, когда другие говорили, что я мертва, Лукас? Чего ты хотел?

Я слышала, как тяжело ты вздохнул, я почувствовала твою грусть. Интересно, мечтал ли ты когда-нибудь обо мне так, как я мечтала о тебе? Вот я вернулась, правда, не такая, как раньше.

– Я…

И все-таки как мило, что ты сожалеешь о том, что со мной случилось.

– Я рад, что ты вернулась.

И мы стали смотреть на двух голубей, которые гонялись друг за другом в небе.

После того как я вернулась, меня попросили прийти на городской совет. Остальных не пустили, чтобы не смущать меня.

Мама сидела на церковной скамье за моей спиной. Старейшины расположились на возвышении, а я в одиночестве на стуле перед ними внизу. Они придвинули ко мне маленький столик и дали бумагу, ручку и чернила. У меня живот подводило от страха. Их горящие глаза напоминали мне те, что я никогда не смогу забыть.

Помни, я дважды тебя пожалел.

– Мисс Финч, – сказал член городского совета Браун, – мы должны знать. Где вы находились все это время?

От смущения я крутила в руках ручку. Мои пальцы не знали, как ее удобнее взять. Я с трудом могла писать. Моим образованием занималась мама, которая и сама была не слишком грамотна. Она учила меня готовить, хозяйничать в доме, шить. Потом в Росвелл пригласили учителя из академии, но к тому времени меня уже там не было.

Я обмакнула перо в чернильнице и постучала им по краю.

– Не знаю, – написала я корявыми огромными буквами.

Браун продолжал:

– Вы не знаете названия места или не помните?

Не помню. Слова – как спасительная веревка, брошенная упавшему в колодец. Ими можно объяснить все.