Килан Патрик Берк - Клан

Спустя миг Джек быстро и тихо встал, направился к двери.

Лицо в окне скрылось. Неважно. Пусть она их не видела – Клэр знала, что они рядом. Чувствовала их удушающую вонь – немытые тела, кровь и машинное масло. Она закричала и не прекращала кричать. Ведь несмотря на то, что они ей говорили, нежно нашептывали на ушко, пока их зловонное дыхание щекотало кожу, кто-нибудь придет. Кто-нибудь услышит.

Бросив испуганный взгляд на окно, за которым теперь не было ничего, кроме дождя, она почувствовала вспышку паники и боли, вспомнив, как ее привязали к шесту, вспомнив, как они надругались над ней по очереди, как рвали на части, пытаясь добраться до чего-то внутри, того единственного, что, несмотря на все пытки, осталось нетронутым.

Ее души.

Тут же ребра словно сжались, легкие оборвали воздух, необходимый для крика, и он заглох, стал задохнувшимся хрипом, который забрал все силы. В ее конечности вгрызалась жгучая боль, словно, несмотря на тепло, лежавшее на ней как невидимый любовник, она страдала от обморожения. Тело металось помимо ее воли; зубы стучали так, что в висках сверкала молния свежей, чистой, прозрачной боли. В правом глазу, которым она ничего не видела, вновь загорелся тлеющий уголек, и она опять пыталась закричать, а ее руки – раненые забинтованные кровоточащие – взлетели к пылающему эпицентру мучений и не нашли ни крови, ни ран – только мягкую, слегка влажную марлю. Она заплакала и почувствовала, как сознание ускользает, затем снова возвращается – будто она качалась на качелях. Медленно, словно огни в ночи, на ее теле вспыхивали новые очаги боли, тянулись к поверхности кожи языками огня. Она изогнула спину, открыла рот, но крик, хоть она его по-прежнему слышала, застрял в горле. Кожу словно облили кипятком.

В ней плясало безумие, предлагая избавиться от невыносимого страдания в его объятиях, но она захрипела под невидимыми кулаками боли и попыталась прислушаться.

В любую минуту , сказал ей успокаивающий бархатистый голос. В любую минуту они вернутся – с ножами, веревками и своими грязными штуками между ног, и сделают то, что сделали с… с…

Она закрыла глаза, открыла вновь. В одном – тьма, в другом – свет. Комната словно скакала и дрожала всякий раз, как она пыталась сосредоточиться. Барабанящий по окну дождь хотел ее отвлечь, заставить поверить, что это грязный палец одного из них , но она не смотрела, даже не думала. С болью стало невозможно бороться, но это было неважно – боль значила, что она еще жива, а раз она еще жива – значит, с ней не сделали то, что, как она видела, сделали с другими – ее друзьями. Она не понимала, почему они еще не покончили с ней, никак не могла…

А потом поняла.

Это она им не позволила.

Она сбежала, инстинкт выживания взял управление на себя, затуманил мысли, сузив до одного-единственного внутреннего вопля первобытного самосохранения.

Ослабленная веревка обжигала запястья. Туповатая простодушная улыбочка ее похитителя, пока он дрожащими руками стягивал штаны. Клэр, выгибающая спину от шеста, расставляющая ноги, подставляющаяся, наблюдая, как его взгляд опускается к натертым губам внизу. Давай, иди сюда, грязный ушлепок. Пальцы искали, их кончики колола острая щепка из покосившейся поленницы позади и слева от нее. Тянулась, всхлипывала, хватала… Иди сюда. Покачивала бедрами, несмотря на боль, на унижение, наблюдала за его восторгом, когда он приближался, как выскакивает из шортов тупоносый член с поблескивающей головкой. Иди сюда… Воспоминание о друзьях, о том, что с ними сделали, охватившее ее черное пламя, боль, надрыв, ужас… гнев. Давай! И вот он перед ней, лыбится, тянется лапами к ее груди, а ее руки вдруг освободились, веревка упала на пол. Его открытый рот, глаза, неохотно покидающие тело, морщины на лбу из-за осознания, что значила рваная змея веревки на полу, затем стон, гортанный, когда она схватила деревяшку, размахнулась и…

Она сбежала от них только во сне, а теперь проснулась, – ведь она не знала, где находилась, и не хотела здесь находиться. Она лежала в кровати – лежи она на земле, она бы еще поняла. Но даже простыни там, где она не заляпала их кровью, были чистые. Комната – опрятная, не считая места, где лежали инструменты и ножи.

Ножи.

Сморщившись, зашипев сквозь зубы от боли, она приподнялась на локте, и боль, словно бочка с камнями, упавшая набок, прокатилась по ней, улеглась в одном ее боку, сделав тяжелее руку, на которую она опиралась. Она часто и болезненно задышала – свет расплывался в глазах, – затем медленно-медленно открыла глаз полностью, изо всех сил стараясь сосредоточиться на маленьком металлическом подносе у кровати.