Билл Клинтон - Президент пропал

Подумай: невиданное дело, высокопоставленные террористы встречаются лично. Зачем? Должно быть, готовят крупный теракт. Погибнет куда больше, чем семь детей. Останови их сейчас – и предотвратишь атаку. Спасешь множество жизней.

Открываю глаза. Делаю глубокий вдох и жду, пока успокоится сердце. Оно не успокаивается. Только бьется сильнее.

Я знаю ответ. Знал его с самого начала. Я медлил не потому, что хотел узнать его, а потому, что хотел найти себе оправдание.

Шепотом произношу молитву – за тех детей, за то, что однажды президентам больше не придется принимать подобных решений.

– Господи, помоги нам, – говорю я. – Нанесение удара одобряю.

Мы с Кэролайн возвращаемся в Овальный кабинет. Стрелки на часах мучительно медленно ползут к цифре пять. Мы молчим. Пяти часов вечером в пятницу ждут многие мужчины и женщины – конец рабочей недели, можно наконец-то расслабиться и побыть с семьей. Однако мы с Кэролайн последние четыре дня ждали этого часа, даже не зная, чем он обернется: началом чего-то или концом.

Все началось в прошлый понедельник. Чуть за полдень мне позвонили на личный сотовый, когда я и Кэролайн жевали сэндвичи с индейкой на кухне. О надвигающейся угрозе нам было известно, не понимали мы только ее масштаба. Как ее остановить, тоже не знали. Миссия в Алжире провалилась, и свидетелем тому стал весь мир. Сулиман Чиндорук по-прежнему разгуливал на свободе. На следующий день, во вторник, весь аппарат моего советника по национальной безопасности получил повестки: их показания хотела заслушать специальная комиссия палаты представителей.

Но стило мне отложить сэндвич и ответить на звонок, как все изменилось. Ситуация встала с ног на голову, и для меня впервые забрезжил крохотный лучик надежды. А еще я как никогда испугался.

– Семнадцать ноль-ноль, пятница, одиннадцатое мая, – сказали мне.

И вот сегодня пятница, одиннадцатое мая, роковой час приближается, и я уже не думаю о семи детях в Йемене, которых своим решением отправил в общую могилу под грудой пепла и обломков медресе.

Сейчас я думаю только о том, что может произойти со страной.

– Где же она? – бормочу.

– До пяти еще есть время. Придет.

– Придет… – повторяю я, меряя комнату шагами. – Откуда тебе знать? Звони…

И тут телефон сам звонит. Кэролайн отвечает:

– Да, Алекс… хорошо… она одна?.. да… отлично, делай что должен… да, только быстро.

Положив трубку, Кэролайн поднимает взгляд.

– Она здесь, – говорю.

– Да, сэр, пришла. Ее как раз обыскивают.

Смотрю в окно на покрытое пятнами туч небо.

– Что она мне скажет, Кэрри?

– Хотела бы я знать, сэр. Посмотрим.

Мне велели встретить гостью одному, без свидетелей. В Овальном кабинете я и останусь один – физически, потому что Кэролайн будет следить за нами по монитору в комнате Рузвельта.

Куда девать руки – не знаю. В животе – полномасштабная революция.

– Боже, я так не нервничал с тех пор, как… – осекаюсь. – Я ни разу так не нервничал.

– По вам не скажешь, сэр.

Киваю.

– И по тебе. – Кэролайн никогда не проявляет слабости. Прямо сейчас мне это на руку, потому что рассчитывать больше не на кого. Во всем правительстве США, кроме меня, о встрече известно только ей.

Кэролайн уходит, а я встаю у стола и жду, когда Джо-Энн приведет гостью.

Время тянется бесконечно долго. Наконец она открывает дверь.

– Господин президент…

Я снова киваю. Вот оно.

– Впусти ее.

Входит девушка в грубых ботинках, рваных джинсах и сером лонгсливе с надписью «Принстон». Худая, как бродяжка; длинная шея, выступающие скулы и широко посаженные глаза, выдающие в ней уроженку Восточной Европы. Прическа – из тех, что мне никогда не понять: правая сторона выбрита под машинку и прикрыта длинным начесом слева, свисающим до костлявых плеч. Этакая помесь модели Келвина Кляйна и евротрэшевого панка.

Посетители, впервые попавшие в Овальный кабинет, обычно жадно впитывают все детали, дивятся на президентскую печать, на стол «Резолют». Гостья не такая. В ее глазах – за каменной маской на лице – я вижу чистую ненависть. Отвращение ко мне, к кабинету и всему, что он воплощает.

А еще девушка напряжена: боится, как бы на нее не набросились, не заковали в наручник и не надели мешок на голову.

Под описание она подходит, на входе назвала условленное имя. И все равно мне надо удостовериться.

– Назовите пароль.

Девушка выгибает брови. Не от удивления.