– Я думаю, что у каждого из нас был свой повод не любить Яна, что не значит, что мы желали ему смерти.
– У вас, например? Какой повод был у вас?
– У меня?
Я начинаю размышлять. Можно ли объяснить, почему ты кого-то не любишь? Я не любила Яна, но почему? Из-за его скверного характера? Вообще мне в нём ничего не нравилось. Ни внешность, ни нрав. Не говоря о взгляде, смехе или голосе. Может, потому, что говорил он только неприятные вещи. Даже запах его дорогого одеколона казался мне тошнотворным. Волос на голове Яна почти не осталось, и он сбривал остатки, чтобы придать себе брутальности, но это обнажало двойную складку на затылке. И руки у него всегда были потными, и потом эта его привычка вытирать их о штаны. Я избегала трогать книги, прошедшие через его руки. Да и его самого я старалась по возможности избегать. Ни одна женщина с ним долго не оставалась. Я вспомнила, что Милена была полна плохих предчувствий, когда Яна назначили начальником отдела…
Капитан всё это время внимательно на меня смотрит. У него красивые глаза. Такие тёмные, почти чёрные, что, кажется, они поглощают свет. Невозможно связно передать мой поток мыслей. Я кратко обобщаю:
– Потому что он никогда не сомневался в собственной правоте и никогда не думал о других.
Капитан печатает.
– Можете ли вы назвать людей, у которых были особые причины свести с ним счёты?
Мне действительно очень хотелось помочь капитану, так не похожему на мента, но нет, назвать я никого не могу. Разве что перечислить поимённо весь отдел. Следователь спрашивает:
– Причина действительно в начальнике? Может быть, у вас просто нездоровая рабочая атмосфера?
Я уверяю, что атмосфера вполне здоровая.
– Мы старались не придавать большого значения его перегибам власти. Мы их друг другу рассказывали, как анекдоты. То, над чем смеёшься, уже не раздражает.
В глазах капитана виден интерес, когда он фиксирует на экране наш способ сопротивляться авторитаризму начальника отдела.
– Не было ли у него особого конфликта на рабочем месте с кем-то из сотрудников?
– Нет. Он с нами обращался одинаково. Одинаково плохо, но никого особо не выделял.
– Нет ли в вашем отделе человека, кто бы особо страдал от характера вашего начальника?
Я думаю о Гаранс, но отвечаю:
– Насколько мне известно, нет.
– А у вас вчера не было кофликта с Яном Дюбуа?
Я сразу же понимаю, что вопрос задан неспроста. Это Регина. Настоящая гадюка. Она выделяет столько яда, что ей просто жизненно важно сплёвывать его на других, чтоб самой не отравиться. Она давала показания одной из первых и, конечно же, не могла упустить такой возможности донести на остальных. Вчера, когда я налетела на Яна на выдаче, Регина была недалеко – около стеллажей с периодическими изданиями, куда она принесла свежие номера. Она там оставалась всё время нашей с Яном краткой беседы на повышенных тонах, делая вид, что приводит журналы в порядок.
Капитан внимательно смотрит мне в глаза. С ума сойти, какой у него красивый взгляд! Но он может неправильно истолковать моё молчание, и я говорю как можно спокойнее:
– Я действительно намеревалась с ним серьёзно поговорить, но не смогла.
– Почему?
– Он был занят. Следил за работами.
– Почему вы намеревались с ним серьёзно поговорить?
– Я была не согласна с его методами управления отделом.
Я думаю о Гаранс и о том, как её предупредить. Если Гадюка донесла о моём конфликте с Яном, она точно не преминула рассказать о более серьёзном скандале с Гаранс.
– Что вам известно о вчерашнем конфликте между Яном Дюбуа и вашей коллегой Гаранс Шевроль?
Что я говорила! Вот гадина! Не знаю, что я должна ответить, чтобы не бросить подозрение на Гаранс.
– Меня не было, когда это произошло. Три раза в неделю я замещаю коллегу в другой библиотеке.
– В таком случае как вы узнали об этом конфликте?
– Гаранс мне позвонила. За контрактных работников отвечаю я. Ян должен был сначала обратиться ко мне. Но он воспользовался моим отсутствием как предлогом, чтобы обратиться сразу к заведующей.
– Насколько справедливы были его замечания о качестве работы Гаранс Шеврёй?
– Ни насколько. Подготовкой к работе Гаранс занималась я, и мне вполне известно, что она хорошо освоила принципы систематическо-алфавитной расстановки фондов и, следовательно, правильно расставляет книги.
– То есть можно сказать, что, обвиняя Гаранс Шеврёй, Ян Дюбуа поставил под сомнение вашипрофессиональные качества?
Читать дальше