Дарси Белл: Простая просьба

Шон начал чаще оставаться на ужин. Я узнала, какая еда ему нравится. Главным образом стейки и жаркое. Как-никак он британец. Я научилась готовить мясо так, как ему нравится. Хорошо прожаривать. Майлз был на седьмом небе, когда я прекратила пичкать его вегетарианской едой.

Когда я ела красное мясо – впервые с тех пор, как погибли Крис и Дэвис, – то поразилась (и немного разочаровалась в себе), насколько до сих пор люблю этот насыщенный солоноватый сочный вкус с оттенком крови. И теперь этот восхитительный вкус ассоциируется у меня с пребыванием рядом с Шоном. Мы как вампиры из телесериалов, когда бессмертные, с клыками и безупречными телами, они движутся перед камерой через весь экран, чтобы заняться сексом.

Я прекратила есть мясо по личным и этическим причинам, но я едва ли могу ставить себе в заслугу этичность по отношению к животным, когда я так неэтично веду себя по отношению к людям: хочу переспать с мужем моей лучшей подруги.

Я бы никогда не смогла написать об этом в блоге. Никогда. Мамы меня не простят. Им нужно думать обо мне как о любящей матери, которая никогда не причинит вред живому ради себя самой, но которая не столь жестока, чтобы не готовить бургеры, если детки их так любят. Некоторые разочаруются, если я перестану быть вегетарианкой. И они никогда в жизни не простят мне, если однажды вечером я лягу спать, полная сексуальных грез о муже моей подруги. Они поймут, какая я мерзкая личность, и извергнут огненную бурю яростных, полных ненависти постов, которые я заслужила. И когда они выпустят в меня весь заряд своего гнева, то прекратят читать мой блог.

За ужином мы с Шоном часто пьем вино. Я начала покупать хорошее вино – лучшее, какое могу себе позволить, потому что вино придает всему элегантность и расслабленность. Если бы я когда-либо усомнилась в словах Шона о том, что у Эмили имелись проблемы с алкоголем, то все, что мне надо было бы сделать, – это наблюдать, как именно он смотрит на меня каждый раз, когда я пью. Я отпиваю понемногу и стараюсь, чтобы мой второй бокал оставался недопитым. Неужели я бессознательно хочу дать ему понять, что жить со мной лучше, чем с Эмили?

Обычно Шон остается, чтобы помочь мне убрать. В кухне душно и жарко, окна запотели, скрыв нас от внешнего мира, создав приватное пространство, где мы чувствуем себя в безопасности и одни: выключены и защищены от всех и от всего. Я и представить себе не могла, насколько эротичным может быть мытье посуды.

Иногда напряжение почти зашкаливает. В те вечера, когда Шон забирает Ники до ужина и везет домой – Шон говорит, что учится готовить, но я подозреваю, что они просто прихватывают пиццу по дороге, – я рада взять передышку. Какое облегчение, когда мы с Майлзом вдвоем ужинаем в мире и спокойствии.

Майлзу, кажется, нравится его новая жизнь. Он обожает проводить время с папой Ники, и, я думаю, ему полезно, когда после долгого перерыва мужчина – отцовская фигура, даже если это отец его друга – рядом, в доме.

Когда Майлз был совсем маленьким, я постоянно смотрела ему в глазки, но нельзя делать то же самое с пятилеткой. Так что я теперь смотрю на Майлза, когда он спит, и замечаю (как все говорят), насколько он похож на меня. Но никто не говорит, что он в миллион раз красивее меня.

И вот мое влечение к Шону стало еще одной тайной, о которой я не могу никому рассказать. Иногда, когда я скучаю по Эмили, мне кажется, что я могла бы рассказать ей . А потом понимаю: она была бы последним человеком, которому я стала бы рассказывать, что схожу с ума по ее мужу.

Мои одиночество и отчаяние только усиливаются, когда я смотрю на Шона. И когда я смотрю на Эмили. Порочный круг, что называется. Хотя правда в том, что, чем больше я жажду видеть Шона, тем больше увядает мое желание увидеть Эмили.

Однажды, когда Шон оставил свой айпод у меня на кухне, я проверила его плей-лист и купила диски с его любимой музыкой – в основном Бах, The White Stripes и олдскульные британские группы вроде The Clash – хотя сама я склоняюсь к Ани Дифранко и Уитни Хьюстон. Когда Шон рядом, я ставлю его музыку вместо своей. Когда мальчишки спят, мы приклеиваемся к телесериалам вроде “Во все тяжкие”. Шон уже смотрел все пять сезонов, но хочет, чтобы я посмотрела их с ним. До встречи с Шоном я сочла бы, что в них чересчур много насилия, но я только рада, что есть что-то, что ему интересно и что он хочет разделить со мной.

Шон рассказывал о своем детстве в Великобритании, о своем представлении о США, выросшем из фильмов с Чарльзом Бронсоном и сериалов вроде “Шоу 70-х”. Теперь он спрашивает себя, остались ли еще в других странах ребята, которые подобно ему думают, что США – это до сих пор Дикий Запад, кишащий школьными учителями, которые фасуют метамфетамин в автофургонах и убивают мексиканских наркобаронов. Я смотрю на него не отрываясь, с пристальным интересом. Я не притворяюсь. Мне кажется, ничего интереснее я ни от кого не слышала.