– Мне поговорить насчет комнаты с ним? – спросила я.
– Господи, нет. Его вообще не должно быть внутри. Мы ему сказали, что Лейси здесь нет.
Снова это имя – Лейси. Я складывала кусочки какой-то трагедии, представляя себе нечто мрачное, худшее. Сначала расстроенная мама и сестры, теперь этот мужчина, явно страдающий и ищущий свою дочь.
– Остальные наверху, собирают ее вещи, – сказала Гретхен. – Они не приняли «нет» как ответ.
Я наблюдала за ним, ждала, когда он поднимет голову, но при этом боялась, что придется сказать что-то соответствующее ситуации.
– Не веди себя как стервятница, – сказала Гретхен.
Я подалась к ней. От нее пахло чем-то затхлым, как от страниц старой книги.
– Что случилось с Лейси? Она… умерла или что?
На лице Гретхен долгое время ничего не отражалось, ни один мускул не дернулся.
– Я попросила тебя прекратить эти разговоры, – сказала она. Схватила с кресла книгу, вышла из комнаты и, обогнув мужчину на скамейке, пошла по лестнице наверх.
Она оставила меня наедине с ним, но что я могла сказать? Я не знала его дочь. Не знала, что произошло – может, что-то ужасное и даже в этом доме.
Скоро кто-то должен спуститься, чтобы помочь мне с комнатой, решила я. Сделав полукруг по гостиной, я устроилась на кресле, с которого поднялась Гретхен. Пришлось развлекать себя сувенирами, выставленными на поверхностях вокруг. Некоторые из них стояли близко – на желтеющей круглой кружевной салфетке. Я взяла ближайший предмет, небольшой и устрашающе белый, как гриб.
Моя рука сжала миниатюрный керамический колокольчик – очень уж хотелось знать, какой звук он издает, – и тут по спине пробежали мурашки, хотя в комнате было душно. Мне внезапно захотелось отставить колокольчик.
Я повернула голову. Над камином висела черно-белая фотография в позолоченной рамке. В черном кресле с высокой спинкой сидела темноволосая молодая девушка в черном закрытом платье, ее сложенные руки лежали на коленях. Такую позу принимали сотни лет назад, позируя для картины маслом. Но что-то в ней мне казалось недостаточно убедительным.
Вытянутое лицо, тонкие губы. Ей словно было скучно и слегка грустно. А потом я присмотрелась. Похоже, сначала я рассматривала ее под другим углом, потому что ее восковое серое лицо как будто изменилось. Теперь тонкие губы были сомкнуты. Глаза превратились в два кинжала. Они были невероятно черными, без приветливых вкраплений или зрачков, и пристально смотрели сквозь стекло на меня. Тут из другой комнаты послышался голос.
– Ты была здесь на этой неделе? – спросил мужчина. – Не знаешь, куда она могла уйти?
Я поежилась. Прежде чем повернуться, снова бросила взгляд на фотографию. Рот женщины расслабился, глаза смотрели вниз. Наверное, то выражение лица мне привиделось.
– Я только что приехала сюда, – сообщила я мужчине. Он стоял в центре комнаты под люстрой.
– Она казалась тебе странной? Казалось, что она может сорваться с места, не позвонив, не оставив е-мейл?
– Я только что приехала сюда, – повторила я, подбираясь ближе. – Я ее не знаю.
Но теперь у меня возникли вопросы.
– Конечно, – сказал он, словно мне не верил. Он повернулся к лестнице. – Они сказали мне ждать внизу. Мужчинам нельзя наверх.
Я кивнула.
– Вы – ее отец?
– Да. Моя жена там, наверху. С девочками, сестрами Лейси. Собирают ее вещи.
– Я знаю, слышала.
Мною двигало любопытство. По спине снова побежали мурашки, стало щекотно, будто ко мне прижимался кончик кинжала.
– Они сказали, она сюда не вернется. Сказали, она ушла.
Я подошла ближе.
– В каком смысле ушла?
Он вместо этого сказал:
– Это место казалось безопасным.
Безопасным . Мама говорила, что в «Кэтрин Хаус» чувствовала себя в безопасности. Защищенной. Но, как только открыла ворота и ушла, ее сломил реальный мир.
Припомнились плохие истории о городе, рассказанные мамой. Темные закоулки, пустующие платформы в подземке, подозрительные мужчины. Вечерами, до наступления комендантского часа, мама бродила по улицам в ботинках по колено; ветер играл ее волосами, и она знакомилась с примыкающими кварталами, была готова к новым открытиям. Однажды ее преследовала в Томпкинс-сквер-парке компания парней, и она пряталась в круглосуточном магазинчике, пока им не стало скучно и они не ушли. В другой раз ее чуть не толкнула под поезд расстроенная женщина. Тебя могли убить , говорила я ей, когда она рассказывала мне эти истории, но я не беспокоилась за нее и не осуждала. Я произносила это с благоговением.
Читать дальше