Джесси Болл - Стоит только замолчать

минако:Знаю и понимаю. Я просто хотела сказать, что в этой ситуации моя преданность, мой безотлагательный долг раздваивались. Я одновременно хотела помочь брату, человеку, которого очень любила, как никого больше за всю жизнь. Если честно, я его всем предпочитала: любила сильнее, чем Дзиро, мать или отца. У нас в семье только он читал книги по-настоящему, как и я, только он поощрял мое желание учиться. Он писал много стихов. Он был культурный человек, вот только не знаю, знал ли об этом кто-нибудь, кроме меня. По-моему, он никого в это не посвящал… Я хотела ему помочь, но в то же время я хотела найти тех двух пропавших – женщину, которая раньше учила меня играть на скрипке, и мужчину, синтоистского жреца, у которого я бывала в детстве. Я очень беспокоилась из-за того, что они пропали, и остро чувствовала вину за их исчезновение. Если я могу сделать что-то, чтобы им помочь, я должна это сделать – так я сказала себе.

инт.:И это побудило вас к определенной линии поведения?

минако:Человек не может сказать, как себя повел или почему повел себя именно так – по большому счету, этого человек не может. Такие ситуации – они же намного сложнее, чем любые дилеммы “или\или”. Подбирать события парами и подкладывать одно к другому, точно карты, – значит упрощать. Наверно, если вы играете в го или сёги, от такого способа может быть польза, но в жизни не так.

инт.:Но вы могли бы просто что-нибудь сделать, чтобы сделать его пребывание там чуть более сносным, сделать, не углубляясь в вопрос, виновен он или нет, либо – альтернативный вариант – попытаться расспросить его о преступлении.

минако:Я делала второе. Я сидела рядом с ним и говорила ему, что он мой брат, что я не разрываю с ним узы родства из-за того, что случилось, но мне надо узнать, можно ли помочь этим людям или…

инт.:Или?

минако:Или им уже ничем не поможешь.

инт.:А он говорил с вами?

минако:Нет. Смотрел на меня, когда я входила. Сидел рядом со мной. Держал меня за руку. Когда я уходила, мы обнимались. Но слов не было. Казалось, он стал бессловесным. Экспрессивность его поведения усилилась. Его действия больше не хватались за слова, как за подпорки. Все, что он хотел сказать, он говорил лицом. И глазами. И руками.

инт.:И что вам сказали лицо, глаза, руки? Как они говорили с вами?

минако:Сказали, что у него нет никакой надежды, ни капли. Что он дожидается, пока умрет, и чувствует, искренне чувствует, что ни в малейшей мере не принадлежит ни к одному сообществу людей, ни к нашему, ни к любому на свете.

инт.:Но он обнял вас.

минако:Я первая его обняла. Может быть, скорее по привычке, чем по какой-то другой причине. Или от скуки. Кто знает? Он уже долго просидел в камере.

инт.:Его молчание – были ли вы готовы к его молчанию, исходя из того, каким он был в детстве?

минако:Все зависит от контекста. Ни одна ситуация, в которой он оказывался в детстве, не имела ничего общего с той, в которой я с ним увиделась.

[ От инт. Дзиро, узнав, что Минако приезжала давать интервью, решил меня предостеречь. Сказал, что она всегда была настроена против Сотацу, что она упивалась престижем, который обеспечило семье его преступление (аргумент необычный, необычный и мне непонятный), что отчасти из-за ее вмешательства ход дела Сотацу изменился к худшему. Я принял эту информацию к сведению, но абсолютно никаких практических действий не предпринял.]

инт.:Итак, до того свидания, о котором вы только что начали рассказывать, вы навещали его раз пять или шесть, просто приходили и усаживались рядом?

дзиро:Как я уже говорил, я просто приходил и усаживался рядом. Я и не рассчитывал, что смогу сделать что-то, кроме этого. Я был совсем молод, ума не мог приложить, что ему сказать и вообще найдется ли, что в таком случае сказать.

инт.:Но потом вас прорвало.

дзиро:Да, меня прорвало, на восьмом или на девятом свидании.

инт.:Не могли бы вы рассказать, из-за каких событий это случилось?

дзиро:В этом городе нам стало плохо жить. С матерью никто не разговаривал. Мое общество терпели только мои самые закадычные друзья, но даже они – не прилюдно. Отец – а он всю жизнь был рыбаком – просто не мог сбыть свой улов. Его рыбу никто не покупал. А до белого каления все дошло, когда отец как-то забрел в магазин. Не знаю, что он хотел купить, но продавец отказался его обслуживать. Они заспорили, и спор выплеснулся на улицу. Кажется, дед продавца пропал вместе с остальными. Они стали кричать друг на друга. Меня там не было, обо всем, что случилось, я знаю только то, что другие люди рассказывают.