Питер Джеймс - Дом на Холодном холме

Олли взял пульт и нажал на «стоп».

– Здравствуйте, Кингсли, – с облегчением произнесла она. Олли наблюдал за ее реакцией. – О, извините. Могу ли я поговорить с вашим другом, Кингсли? Меня зовут Каро Хэркурт. Мы сегодня обедали вместе, и он…

Она вдруг замолчала, слушая голос на другом конце провода. Ее лицо напряглось и страшно побледнело.

– Нет, – выговорила она. – Нет. О господи, нет. – Она повернулась к Олли, глядя на него во все глаза, в ужасе покачала головой и еще теснее прижала телефон к уху. – О боже мой. О боже мой. Простите. Я… просто не могу поверить. То есть… с ним все было в порядке, он хорошо выглядел… Это… просто удар. Примите мои соболезнования… как жаль… я даже не знаю, что сказать. Спасибо, что перезвонили. Мне очень, очень жаль. Да. Да, конечно. Еще раз спасибо за звонок. И – не могли бы вы дать мне знать, когда все произойдет… когда будет известно. Я бы хотела… хотела… да, спасибо. Спасибо. Еще раз примите мои соболезнования.

Она нажала отбой и с белым лицом уставилась на Олли, все еще сжимая в руках телефон.

– Это была девушка Кингсли Паркина… подружка… не важно. Она сказала, – на этих словах Каро чуть не подавилась, – она сказала, что сегодня днем Кингсли упал посреди улицы, возле Клок-Тауэр. Должно быть, это случилось после нашего с ним ланча. Его тут же повезли в больницу, но там не смогли его спасти. Она пока еще не знает точно, но кажется, у него был обширный инфаркт.

– Так он умер? – глупо переспросил Олли. Новость шокировала и его тоже. Собственный голос показался ему слабым и испуганным.

– Умер. – Каро прижала к глазам тыльную сторону ладони, вытирая слезы. – Черт. Вот дерьмо. Не могу в это поверить. Он был таким… таким… – Она в отчаянии подняла ладони. – Что же нам теперь делать?

Олли посмотрел на часы. 10.15. Слишком поздно для звонка.

– Завтра я первым же делом позвоню этому викарию на пенсии, Бобу Манторпу.

– Господи, как все это страшно.

– Сколько ему было лет?

– Не так уж и много. Не знаю… думаю, он что-то сделал с лицом, подтяжку или что-то в этом роде… В общем, около семидесяти, я думаю. Но он был так… полон жизни.

– Такое случается, – заметил Олли. – Это, конечно, шок, но семьдесят – приличный возраст. Эти старые рокеры из шестидесятых накачивали свои тела наркотиками. Конечно, излишества сказываются на здоровье. Ну и кроме того, обширный инфаркт – совсем нередкая вещь. Всякое бывает.

– Ну конечно. Сразу после того, как мы вместе пообедали. Всякое бывает, ага. Нам ли этого не знать?

– Помнишь, у тебя в офисе стояла коробка с документами о доме? Насколько далеко можно проследить его историю?

– Вплоть до начала шестнадцатого века, когда здесь был маленький монастырь, основанный монахами-цистерцианцами. Затем в начале 1750-х годов они перебрались в Шотландию. Примерно тогда и был построен этот дом. Руины монастыря использовали как фундамент. А зачем тебе?

– Да этот старый викарий посоветовал мне с ними ознакомиться. – Олли пожал плечами. – Я хочу их все просмотреть, только боюсь повредить – должно быть, некоторые совсем ветхие. Ты не могла бы сделать для меня копии завтра в офисе?

– Конечно. Если только мы переживем эту ночь, – сказала Каро. И на шутку это было совсем не похоже.

Пятница, 18 сентября

– Отличная подача! Ого, Олли, да ты играешь как одержимый! – крикнул Брюс Каплан с другого конца корта. В его голосе слышалась шутливая зависть и восхищение.

Комплименты Каплан раздавал редко. Как и Олли, в этом году ему исполнилось сорок. Спутанные кудрявые волосы, круглые очки в тонкой оправе, слишком длинные шорты – Каплан на все сто процентов выглядел технарем. Кем он, собственно, и являлся. Но играл Каплан задорно и яростно, передвигаясь по корту стремительно, как молния, и терпеть не мог проигрывать – даже очко, не говоря уже о гейме. Уровень у них был примерно одинаковым, но Каплан чаще выходил победителем, потому что – как он не уставал напоминать Олли – играл лучше. Скромность явно не была одним из его достоинств.

Как хорошо снова оказаться на корте после двухнедельного отсутствия, мелькнуло в голове у Олли. Чудесно. Просто бегать и прыгать, давать своему телу работать по максимуму – эти игры с американским профессором выжимали из него всю энергию, до последней капли. И ни о чем не думать, хотя бы эти полтора часа – абсолютно ни о чем, кроме того, куда послать мяч, как до него добежать и отбить подачу, как предугадать следующий шаг этого высокомерного американца, который вертелся по ту сторону сетки.