Сара Шепард - Милые обманщицы. Бессердечные

А потом ей вспомнилось еще кое-что. Она вскочила на ноги и завертелась на месте, мутным взглядом обводя комнату. Затем кинулась в кабинет отца. Слава богу, там никого не оказалось. Она схватила со стеллажа йельский ежегодник, перевернула его вверх тормашками. На восточный ковер выпал нечеткий полароидный снимок. Спенсер подняла фото, стала внимательно в него всматриваться.

Черты женщины были смазаны, но лицо в форме сердечка и светлые пшеничные волосы ни с какими другими не спутаешь. Спенсер следовало бы сразу догадаться. На фотографии была запечатлена не Оливия, а Джессика ДиЛаурентис – беременная Джессика ДиЛаурентис.

Дрожа, Спенсер перевернула фотографию и на обратной стороне увидела дату. Второе июня, почти семнадцать лет назад. За несколько недель до рождения Эли.

Спенсер схватилась за живот, стараясь подавить рвотный позыв. Если маме было известно про отцовскую интрижку – понятно, почему она ненавидела Эли. Наверно, она сходила с ума, зная, что физическое воплощение ее неудавшегося брака живет с ними по соседству – и, что еще хуже – им является девочка, которую все обожали. Девочка, которая получала все, чего бы ей ни захотелось.

В принципе, если в тот мрачный вечер – пока дочь с подругами праздновали окончание седьмого класса – миссис Хастингс наткнулась на очередное доказательство чужого вероломства, то это вполне могло толкнуть ее на крайность. Заставить сделать нечто необдуманное, нечто такое, что ей необходимо скрывать.

Давай никогда больше не будем говорить об этом , сказала ей мама. А на следующий день после злополучной «пижамной» вечеринки, когда Спенсер вернулась домой от ДиЛаурентисов, миссис Хастингс сидела за столом на кухне – причем до того растерянная, что даже не отреагировала на оклик. Напуганная тем, что сделала с единокровной сестрой своей дочери. Возможно, ее мучило чувство вины.

– О боже, – хрипло произнесла Спенсер. – Нет.

– Что «нет»?

Спенсер быстро повернулась. В дверях кабинета стояла ее мама – в черном шелковом платье и серебряных туфлях на шпильках фирмы Givenchy .

С губ Спенсер слетел тихий вскрик. Но мать уже заметила йельский ежегодник, все еще лежавший раскрытым на столе, и фотографию в руке дочери. Спенсер поспешила сунуть снимок в карман. По лицу миссис Хастингс скользнула мрачная тень. Она быстро вошла в кабинет и тронула дочь за руку. Ладонь у нее была холодной, как ледышка. Заглянув в сузившиеся глаза матери, Спенсер испытала страх.

– Надевай пальто, Спенс, – сказала миссис Хастингс неестественно спокойным голосом. – Поедем прокатимся.

Ханна открыла глаза и поняла, что лежит на узкой больничной койке. Вокруг – зеленые стены. Рядом – большой букет, возле двери – надувной шар со смеющейся рожицей, руками-ногами гармошкой и надписью «СКОРЕЙШЕГО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ». Как ни странно, точно такой же отец подарил ей после того, как Мона сбила ее на своем внедорожнике. И, если уж на то пошло, стены в той – другой – палате тоже были зелеными. Чуть повернув голову вправо, она увидела у подушки серебристый клатч. Это еще что такое? Когда последний раз она брала его с собой? И вспомнила: на празднование семнадцатилетия Моны. В тот самый вечер, когда ее сбила машина.

Охнув, Ханна резко приподнялась на постели и только тогда заметила на собственной руке громоздкую гипсовую повязку. Неужели она перенеслась назад во времени? Или вообще не покидала той больничной палаты? А прошедшие несколько месяцев были не что иное, как кошмарный сон? Потом над ней замаячил знакомый силуэт.

– Привет, Ханна, – пропела Эли. На вид она была старше и выше ростом, лицо казалось более худощавым, белокурые волосы имели более темный оттенок. На щеке – сажа, словно она только что выскочила из горящего леса.

Ханна заморгала:

– Я умерла?

– Нет, глупышка, – рассмеялась Эли. Потом она склонила голову набок, прислушиваясь к чему-то вдалеке. – Я скоро уйду. Но ты меня послушай, ладно? Ей известно больше, чем ты думаешь.

– Что? – вскричала Ханна, силясь принять сидячее положение.

Черты лица Эли на мгновение застыли.

– Мы были лучшими подругами, – объяснила она. – Но ей нельзя доверять.

– Кому? Таре? – озадаченно брякнула Ханна.

Эли вздохнула.

– Она хочет причинить тебе вред.

Ханна пыталась вытащить руки из-под одеяла.

– Это ты про что? Кто хочет причинить мне вред?

– Она хочет навредить тебе, как и мне навредила. – По щекам Эли катились слезы – поначалу соленые и прозрачные, потом густые и красные, как кровь. Одна плюхнулась прямо на щеку Ханны. Горячая и жгучая, как кислота, разъедающая кожу.