Кристофер Сэнсом - Каменное сердце

– Этот человек – лжец и мошенник.

С усталой улыбкой мой гость приподнял бровь:

– Надеюсь, ты не думаешь, что это именно он убил шотландского короля?

Я в ответ лишь фыркнул:

– Каждый побывавший при Флоддене английский солдат утверждает, что именно он сделал это. Пожалуй, стоит отказать Колдайрону от места. Уволю-ка его.

– И поделом мерзавцу, – проговорил Малтон с решимостью, абсолютно не характерной для этого мягчайшего из людей.

Я вздохнул:

– Мне жаль его дочь. Колдайрон тиранит ее точно так же, как и мальчишек. – И, погладив рукой подбородок, я добавил: – Кстати, я собираюсь завтра посетить Бедлам, чтобы повидать Эллен.

Медик посмотрел мне прямо в глаза с выражением такой печали, которого я не видел больше ни на одном лице:

– Твои визиты всякий раз приводят к тому, что Эллен говорит, что больна, – и в конечном счете это может повредить вам обоим. Как бы она ни страдала, но права вызывать тебя туда по собственной воле у нее нет.

На следующее утро я рано покинул дом, чтобы попасть в Бедлам. Прошлой ночью я наконец пришел к решению относительно Эллен. Откровенно говоря, собственные намерения мне не слишком нравились, однако альтернативы им я не видел. Надев свое облачение и сапоги для верховой езды, я взял кнут и направился в конюшню. Я решил проехать через город, и путь мой лежал по широким и мощеным улицам. Конь, носивший кличку Бытие, коротал время в своем стойле, уткнувшись носом в ясли с кормом. Тимоти, в обязанности которого входило следить за лошадями, оглаживал его. Когда я вошел, Бытие посмотрел на меня и приветливо заржал. Потрепав своего любимца по морде, я провел рукой по коротким и жестким волоскам на его носу. Я купил это животное пять лет назад: тогда он был совсем еще молодым, а теперь сделался зрелым скакуном, отличавшимся достаточно мирным характером.

Затем я взглянул на Тимоти:

– Ты подмешиваешь те травы, которые я дал, к его фуражу?

– Да, сэр. Они очень ему нравятся, – заверил меня мальчик.

Посмотрев на его щербатую улыбающуюся физиономию, я ощутил, как сжалось мое сердце. Тим был сиротой, и за пределами моего дома у него не было ни одного близкого человека… Я знал, что, подобно мне самому, этот юный слуга глубоко переживает смерть Джоан. Кивнув, я негромко прибавил:

– Тимоти, если мастер Колдайрон решит снова поиграть с тобой и Саймоном в солдатики, скажи ему, что я запретил это занятие… Ты понял меня?

Подросток встревожился и переступил с ноги на ногу:

– Он говорит, что нам важно учиться этому, сэр.

– Ну, на мой взгляд, ты слишком юн для этого. А теперь принеси седло и все остальное, будь хорошим мальчиком, – сказал я ему, а про себя подумал, что, пожалуй, все-таки избавлюсь от эконома.

Я спустился с Холборнского холма и въехал в город через Ньюгейтские ворота, расположенные в городской стене возле каменных стен тюрьмы, мрачных и почерневших. Около входа в старый госпиталь Христа стояли навытяжку двое алебардщиков. Я слышал, что, подобно прочей прежней монастырской собственности, это здание используется для хранения оружия и знамен короля, и вновь вспомнил о планах покойного Роджера, намеревавшегося учредить новую больницу для бедняков. После смерти друга я попытался продолжить его дело, однако тяжесть военных налогов была такова, что всякий волей-неволей скаредничал и экономил.

Когда я проезжал по Шамблз, из-под чьей-то калитки вдруг выпорхнуло облачко мелких гусиных перьев, заставившее моего коня тревожно вздрогнуть. На улицу вытек ручеек крови. Война несла с собой огромную потребность в стрелах для королевских арсеналов, и было ясно, что гусей забивают ради маховых перьев, столь нужных мастерам, изготовляющим оружие. Я вспомнил о смотре, свидетелем которого стал вчера. В Лондоне уже набрали пятнадцать сотен людей, которых отослали на юг… Крупный отряд для города, где насчитывается всего шестьдесят тысяч душ. То же самое происходило по всей стране, и оставалось только надеяться, что тот суровый офицер забудет о Бараке.

Я выехал на широкую главную улицу Чипсайда, по обе стороны которой располагались лавки, общественные здания и дома преуспевающих торговцев. Проповедник, чья длинная седая борода соответствовала последней моде среди протестантов, стоял на ступенях Чипсайдского креста, громким голосом возглашая:

– Господь должен благословить наше оружие, ибо французы и скотты есть не что иное, как бритоголовые орудия папы и дьявола в их войне против истинной библейской веры!