Хосе Сомоза - Клара и тень

– Вполне.

– Даже не думайте, что мы будем мешать вашей работе, – продолжала Вуд. – Полиция идет своим путем, Фонд – своим. Но я очень прошу, держите нас в курсе всех новостей по ходу расследования. Большое спасибо.

Встреча тут же закончилась. В сопровождении девушки из отдела по связям с общественностью, которая встретила его по приезде, Браун снова прошел по коридорам овального крыла Музеумсквартир, похожим на лабиринт. На улице щедрое летнее солнце вернуло ему спокойствие.

В машине по дороге домой название сверкнуло у него в голове точно красная молния, без всякого предупреждения. «Волшебный пурпур».

Так называлась красная-прекрасная картина, пахнувшая, как его жена. Огненно-красная, карминно-красная, кроваво-красная.

Визитка была цвета бирюзы, голубая, как волшебное заклинание, голубая, как мечта, голубая, как идеальное море. Она поблескивала в свете лампы в столовой. Номер был напечатан в центре тонкими черными цифрами. Кроме этого номера – наверное, сотового телефона, хоть код и странный, – ничего не было. Набирая его, Клара заметила, что на ее ногте еще блестят остатки краски с «Девушки перед зеркалом». На второй звонок откликнулся голос молодой женщины:

– Да?

– Здравствуйте, это Клара Рейес.

Она думала, что еще сказать, но тут поняла, что трубку повесили. Она решила, что связь прервалась случайно. Такое с мобильными иногда бывает. Ведь, по выражению Хорхе, это гнусные устройства, с которыми можно делать практически все, иногда даже говорить по ним. Она нажала на кнопку повторного звонка на телефоне. Ответил тот же голос в том же тоне.

– Кажется, раньше сорвалось, – начала Клара. – Я…

Повесили трубку.

Заинтригованная, она перезвонила. Повесили трубку в третий раз.

Она задумалась. Она только что вернулась из галереи «ГС» и, приняв душ и смыв краску с волос и тела, первым делом взяла визитку и позвонила. Клара в завязанном на груди синем полотенце сидела, скрестив ноги, в столовой, на коврике цвета морской волны. Она открыла окна, и ночной ветерок овевал ей спину. В музыкальном центре тихонько мурлыкал блюз. «Проблема не в телефоне. В этот раз трубку повесили раньше. Нарочно».

Она избрала другую тактику. Дистанционным пультом выключила проигрыватель, посмотрела на часы на полке и снова позвонила.

Когда женщина взяла трубку, Клара промолчала.

Тишина протянулась по обе стороны провода; стала глубокой, непонятной. Не было слышно ничего, даже дыхания, хотя было ясно, что в этот раз трубку не повесили. Однако ничего не говорили. «Сколько времени мне придется ждать, пока они решатся?» – думала она.

Вдруг трубку повесили. По часам прошла одна минута.

Значит, смысл в молчании. На этот раз оно длилось дольше, что, вероятно, означало, что от нее не требуется говорить. Но трубку повесили снова.

Она резко откинула спадавшие на лицо влажные светлые волосы. Для нее было очевидно, что ее подвергали интересному испытанию на натяжение.

Все великие мастера перед началом работы натягивали свои полотна. Натяжение было входной аркой в мир гипердраматизма – метод подготовки модели к тому, что приближалось, предупреждение: начиная с этого момента, ничто из происходящего с ней не будет следовать логике или общепринятым нормам. Клара привыкла к различным манерам натяжения. Художники группы «Зе Сёркл» и Джильберто Брентано чаще всего использовали метод показа садомазохистской параферналии. Жорж Шальбу, напротив, натягивал незаметно, создавая нужное настроение с помощью специально обученных людей, которые изображали любовь или ненависть к моделям, использовавшимся в его работах, или неожиданно начинали угрожать им: то были ласковы, то избегали их, вызывая таким образом мучительное беспокойство. Исключительные художники, такие как Вики Льедо, пользовались для натяжения самими собою. Вики была особенно жестока, потому что чувства ее были искренними: это походило на таинственное раздвоение личности, будто в одном и том же теле существовали Вики-человек и Вики-художница, и каждая из них работала сама по себе.

Чтобы успешно пройти этап натяжения, полотну необходимо знать две вещи: единственное правило состоит в том, что правил не существует, а единственный возможный способ поведения – движение вперед.

Звонить снова и молчать – это не дало бы никаких результатов: ей нужно было сделать следующий шаг. Но в какую сторону?

Подпись Алекса Бассана на левом бедре чесалась. В раздумье она осторожно погладила буквы подушечками пальцев.