Уильям Уилки Коллинз - Мертвая комната

В одно утро, примерно через три недели после того, как миссис Фрэнкленд написала экономке и сообщила, в какое время ожидать ее и мужа в Портдженнской Башне, мистер Тревертон с самым суровым видом спустился с верхнего этажа коттеджа в одну из комнат на первом этаже, которую цивилизованные жильцы, вероятно, назвали бы гостиной. Подобно старшему брату он был высок ростом и хорошо сложен, но его угловатое суровое лицо не имело ни малейшего сходства с прекрасным, открытым, загорелым лицом капитана. Никто, увидев их вместе, не подумал бы, что они братья: так сильно они отличались как по выражению лиц, так и по чертам. Сердечные страдания, перенесенные в юности, бесшабашная бродячая жизнь, мелочность и разочарования так истощили Эндрю, что он казался старше брата по крайней мере на двадцать лет. С нечесаными волосами, неумытым лицом и седой бородой, в заплатанном и запачканном байковом сюртуке, который висел на нем, как мешок, этот потомок богатой древней фамилии казался человеком, родившимся в рабочем доме и проведшим всю жизнь на какой-нибудь фабрике.

Было время завтрака, то есть мистер Тревертон чувствовал голод и думал о том, чтобы что-то съесть. Над камином, в том месте, где в приличном доме висел бы зеркало, в жилище Тимона Лондонского висело окорок. В углу комнаты стоял бочонок с пивом, и над ним на гвоздях висели две оловянные кружки; на столе лежала половина буханки бурого хлеба. Мистер Тревертон вынул из кармана складной нож, отрезал ломоть окорока и начал его жарить в камине. Тут отворилась дверь, и вошел Шроул с трубкой во рту, планирующий заняться тем же делом, что и его хозяин.

Шроул был невысокого роста, толстый, дряблый и совершенно лысый, за исключением затылка, где кольцо щетинистых серых волос торчало, словно сбившийся с места воротник. Чтобы компенсировать скудость волос, борода, которую он отрастил по желанию хозяина, разрослась и опускалась на грудь двумя широкими пиками. На нем было очень старое длиннополое пальто, которое он купил по дешевке, выцветшая желтая рубашка с большой рваной оборкой, бархатные брюки, засученные до лодыжек, и сапоги, которые не чистили с того дня, как они покинули сапожную мастерскую. Цвет его кожи был нездорово ярким, толстые губы кривились в злобной ухмылке, а глаза по форме и выражению максимально походили на глаза бультерьера. Художник, пожелавший выразить силу, наглость, уродство, грубость и хитрость в лице и фигуре одного и того же человека, не нашел бы лучшей модели для этой цели, чем мистер Шроул.

Ни хозяин, ни слуга при первой встрече не обменялись ни словом и не обратили друг на друга ни малейшего внимания. Шроул стоял в задумчивости, засунув руки в карманы, и ждал своей очереди у камина. Мистер Тревертон закончил готовить, отнес бекон на стол и, отрезав корочку хлеба, принялся за завтрак. Расправившись с первым куском, он снисходительно взглянул на Шроула, который в эту минуту приближался к окороку, держа открытый нож в руке.

– Что это значит? – спросил мистер Тревертон с негодованием, указав на грудь Шроула. – Животное, на тебе чистая рубашка!

– Покорно благодарю, что заметили, – ответил Шроул саркастическим тоном. – Я не мог поступить иначе, чем надеть чистую рубашку, когда у моего хозяина день рождения. Может быть, вы думали, что я забуду, что сегодня ваш день рождения? Я бы ни за что не забыл. А сколько вам лет, сэр? Как давно в этот день вы были хорошеньким, чистеньким, полненьким мальчиком, которого целовали папа, мама, дяди и тети, и которому они дарили подарки? Не бойтесь, что я изношу эту рубашку слишком частой стиркой. Я думал убрать ее в сундук с лавандой до вашего следующего дня рождения или до похорон – что так же вероятно в вашем возрасте.

– Не заботься о чистоте рубашки на мои похороны, я не оставил тебе денег в завещании, Шроул. Ты будешь на пути в работный дом, когда я буду на пути в могилу.

– Вы наконец-то составили завещание? Извините, сэр, но мне казалось, вы боялись это делать.

Слуга, очевидно, намеренно затронул одну из больных для хозяина тем. Мистер Тревертон положил недоеденный кусок хлеба на стол и гневно посмотрел на Шроула.

– Боюсь писать завещание? Ты дурак. Я не пишу завещания, и из принципа не буду писать.

Шроул отрезал кусок окорока и принялся насвистывать мелодию.

– Из принципа, – повторял мистер Тревертон. – Богачи, оставляющие другим деньги, только поощряют людские пороки. Если в человеке есть хоть искра щедрости, и вы хотите погасить ее, оставьте ему наследство. Когда человек плох, если вы хотите сделать его еще хуже, оставьте ему наследство. Если вы хотите собрать вместе несколько человек с целью увековечить коррупцию и угнетение, завещайте свое богатство благотворительному учреждению. Если вы хотите дать женщине лучший в мире шанс получить плохого мужа, оставьте ей наследство. Писать завещание! При всей своей ненависти к людям, Шроул, я не хочу быть причиной такого зла.