Питер Лавси - Пасьянс Даймонда

– Меня зовут Джулия.

– Как это случилось?

Дэвид Флекснер смотрел на две почерневшие колонны, возвышавшиеся футов на десять над грудой того, что еще недавно было миланским заводом компании «Манфлекс». Огромный жар совершенно расплавил колонны, образовав на засыпанной пеплом равнине картину в духе Сальвадора Дали. Ее подчеркивал контраст с безоблачным небом. Какой антураж для киносъемок, невольно подумал Дэвид.

Его привез сюда директор завода Рико Вилла, чей костюм от Эрменеджильдо Дзеньи и туфли от Данзини мало подходили для того, чтобы топать по золе. Он всегда одевался как важный управленец. Но Дэвид, пренебрегающий условностями, в белых джинсах, черной футболке и потрепанных красных кроссовках, считал его родственной душой, одним из немногих отцовских служащих, с кем можно выпить.

– Полагаю, неполадки в электросети, – ответил Рико. – Разве не они, как правило, служат причиной пожара?

– Или непотушенная сигарета.

– Я запрещаю курить на заводе.

Употребление им настоящего времени на этих жалких руинах позабавило Дэвида, и он отвернулся, чтобы Рико не заметил.

– Курильщики всегда найдут себе местечко.

– Это правда. Но когда начался пожар, субботняя смена уже закончила работу. Кроме двух охранников, на заводе никого не было.

– Пламени могло потребоваться время, чтобы разгореться, – заметил Дэвид и тактично добавил: – Полагаю, пожарная служба готовит отчет?

– Пожарная служба и дознаватели страховой компании. Ребята из «Прима Рома ассюранс» приехали на следующий день и копались, пытаясь что-нибудь найти.

– Выдвинули какие-нибудь версии?

– Ничего внятного.

– Как насчет поджога? Кто-нибудь обозлившийся на компанию?

– Поджога?

– Кого-нибудь увольняли в последние полгода?

Рико был потрясен. Он прижал ладонь к губам, словно не желая принять подобную возможность:

– Пять или шесть человек за прогулы и мелкие кражи. Личные дела превратились в дым вместе со всем остальным. У нас больше нет их адресов.

– То есть компьютер не был связан с нашим офисом в Риме?

– Какие-то файлы передавались, но не кадровые дела. Это противоречило бы закону о защите информации.

– Придется полагаться на память, Рико. У вас с ней все в порядке?

Итальянец покачал головой.

– Тогда будем работать с кадровиками. Пусть составят список всех, кого вспомнят, из уволенных и имевших основания злиться на компанию.

– Организую.

Дэвид окинул взглядом разоренное пространство:

– Судя по всему, сильное было пламя. Где ваш кабинет в этой груде?

– Справа, метрах в шестидесяти, – уныло ответил Рико.

– Пропало что-нибудь из личного?

Директор пожал плечами:

– Мои дипломы. Они висели в рамках на стенах. О членстве в Институте фармацевтики и прочие. Их можно восстановить. И семейные фотографии. Фотографии не восстановишь.

– Чем вы собираетесь заниматься? Хотите переехать в Рим?

– Нет. Мне пятьдесят три года. Мой дом здесь. Отец в доме для престарелых, дети учатся в школе. Придется внимательно изучить условия сокращения.

– Господи, Рико, мы не можем себе позволить потерять вас. – Сказанное звучало совершенно естественно, но Дэвид удивился, с какой готовностью принял на себя роль выразителя позиции «Манфлекс». Прежде он никогда не олицетворял себя с компанией. Только из уважения к отцу посещал заседания правления. – Мы найдем способ сохранить семью. А пока вы нужны в Милане. Нам необходим временный офис. Сможете подыскать?

– Майкл, я умираю.

Майкл Липман резко обернулся и посмотрел на Мэнни Флекснера. Тот был серьезен, но это ничего не значило. Мэнни умел дурить окружающих его бедолаг с непроницаемым лицом. Липман часто не понимал его чувства юмора.

Отобедав в ресторане «Ратнерс» блинчиками с пивом, они по предложению Мэнни прошлись по крытому рынку на Эссекс-стрит в Нижнем Ист-Сайде. Это место кипело жизнью, было пропитано вкусными ароматами хлеба и сыра и мало подходило для трагических признаний. Но кто может предсказать, что придет на ум Мэнни?

– Я правильно расслышал?

– Откуда мне знать?

– Мне показалось, вы сказали, что умираете.

– Точно.

– Это правда?

Босс мрачно кивнул:

– Сегодня утром я был у своего врача. Недавно он посылал меня на анализы. Результаты пришли. Неоперабельный рак. Мне осталось полгода, может, девять месяцев.

Липман изумленно посмотрел на него. Ничто по-прежнему не указывало, что сказанное – всего лишь черный юмор.