Филипп Ванденберг - Тайна скарабея

Пока Макорн размышлял, Камински тяжело поднялся, отправился в коридор и, вытащив из шкафа свои потертые чемоданы из синтетического материала, начал запихивать туда нехитрые пожитки.

– Что ты делаешь?

– Я сваливаю отсюда, – ответил Камински, не прерывая своего занятия. – Ты злоупотребил моим доверием. Я сматываюсь.

Макорн больше не мог сдерживаться и разъяренно закричал:

– Ну и катись! Проваливай. Иди куда хочешь. Но больше Не попадайся мне на глаза!

Камински остановился, взглянул на Макорна и ответил:

– В этом можешь не сомневаться!

Он надел пиджак, взял чемоданы и ушел. Макорн услышал, как хлопнула дверь. Вдруг стало неприятно тихо.

Только на следующий день Макорн понял, как он привязался к Артуру, насколько важной была для него жизнь этого человека. Может, стоило найти его и попросить вернуться? Майку эта мысль показалась абсурдной. Он знал упрямство Камински. Но у него не возникало сомнений, что Артур вернется.

Макорн ошибся. Камински не пришел ни на следующий день, ни через день. Может, Майк заблуждался относительно его?

Через четыре дня ему позвонили. Это был Балое. Он нашел место архивариуса в газете «Пари Матч» – это, конечно, не профессия его мечты, но по крайней мере он зарабатывал деньги, которые так были нужны ему и Рае в первое время.

Причина звонка испугала Макорна, хотя ничего страшного Балое ему не сообщил. Француз рассказал, что нашлась Гелла Хорнштайн, причем при странных обстоятельствах. Именно эти обстоятельства и заставили Балое позвонить Макорну. Он хотел знать, где Камински.

Макорн, чтобы не усложнять ситуацию, решил умолчать о ссоре с Камински. Он ответил, что непременно все передаст Артуру.

Балое рассказал (очевидно, это была его попытка извиниться перед Камински и сделать ему приятное), что он встретил Геллу на станции метро Pont Neuf. [4]

Он сразу ее узнал и заговорил с ней. У Геллы был отсутствующий вид, и она повела себя так, будто не знает его, – обругала и попросила не приставать.

На вопрос Макорна, не ошибся ли он (все-таки по Парижу ходят сотни тысяч туристов), Балое ответил, что это исключено. Даже если и существует какая-нибудь другая госпожа Гелла, просто похожая, это было бы крайне необычно, потому что у этой женщины был такой же низкий хриплый голос и она так же приволакивала левую ногу, как и Гелла Хорнштайн.

Балое стало ясно, что Гелла Хорнштайн не желает с ним общаться. Возможно, она болезненно восприняла историю с КГБ. Балое решил, что ее поведение было таким именно из-за этого, и извинился, сказав, что, наверное, ошибся. Он поднялся по ступеням метро, чувствуя, что Гелла наблюдает за ним, опасаясь, как бы он за ней не проследил. Но, увидев, что он перешел на другую сторону станции, она продолжила свой путь, уже не опасаясь слежки. Балое издалека видел, как она прошла по Рю-де-Риволи и вошла в Лувр.

«Лувр… – подумал Макорн. – Конечно, я должен был догадаться! В Лувре находится величайшая в Европе коллекция египетских предметов древности. Если не там, то где же еще искать сведения о жизни царицы Бент-Анат?»

Майк Макорн раздумывал недолго и заказал билет на ближайший рейс в Париж. Он был уверен, что там еще немного приблизится к решению проблемы. А кроме того он, как и все репортеры, очень любил Париж.

Отель «Дантон» находился на одноименной улице в Сен-Жермене. Макорн был ограничен в средствах, а цены в отеле были приемлемыми, кроме того, отсюда можно было дойти пешком или же добраться на метро до любых объектов в городе.

Макорн надеялся встретиться в Париже с доктором Хорнштайн. Он решил проверить теорию реинкарнации профессора Вендерса на практике. Он бы уж от Геллы не отстал и вывел ее на чистую воду. В этом он был профессионалом. У него на руках было достаточно фактов, чтобы заставить ее заговорить. И это интервью будет грандиозным финалом всей истории.

В первый же вечер Макорн встретился в маленьком ресторанчике с Жаком Балое и Раей Куряновой. В меню была рыба, исключительно рыба, – большинство названий были незнакомы Макорну. Жак и Рая, которая взяла себе фамилию Тенэ, выглядели счастливыми. По их виду можно было с уверенностью сказать, что на них больше не давит секретная русская служба. Они выглядели свободными и незаметно для других сполна наслаждались этой свободой. Потому что оба многие годы страдали недоверием к окружающим.

Рая, или лучше сказать Симона (Жак ее тоже так называл), через пару месяцев собиралась устроиться на работу, пока же ее выговор немного отличался от парижского.