* * *
Мы вернулись в дом. Обыск первого этажа не занял у нас много времени, и уже очень скоро мы были свободны. Отчаявшись, аббат рассматривал наши отображения в зеркале на стене. В одежде, припорошенной пылью, и с паутиной в волосах мы выглядели словно два старьевщика.
– Что будем делать теперь, синьор Атто? Пойдем на второй этаж?
– Да, и не только для поиска чаши.
На втором этаже Атто отвел меня в умывальную комнату рядом с маленькой часовней.
– Nie corpus! – громко прочитал он надпись над входной дверью, которую мы заметили еще три дня назад. – Давай воспользуемся этим чудом гидравлической техники, если оно, конечно, еще функционирует.
Он открыл кран с надписью calida, но теплой воды мы не получили. Он попробовал кран с надписью frigida, и здесь нам повезло больше: в умывальник побежал поток холодной воды.
– Откройте сундуки, возможно, там есть еще полотенца.
Предположения Атто были верны. Хоть полотенца были старые и жестковатые от сухости, от пыли они все же были спасены. Я нашел даже пару затвердевших кусков мыла. Так что мы смогли, сначала он, а затем и я, помыться и основательно почиститься.
Затем мы снова отправились на поиски подарков Капитор, особенно нас интересовала чаша.
На втором этаже рядом с большой галереей с оптическим эффектом было четыре салона. Здесь действительно находилось много чего, что нужно было осмотреть. Мы выдвинули ящики больших комодов из черного дерева с инкрустацией слоновой костью и латунью, другие были сделаны из корневища дуба с узорами из розовой сердцевины дуба, в них хранилось несметное количество фарфоровых чашечек. Мы захлопнули ящики и с большим трудом стали сдвигать с места большие темные шкафы, украшенные резными листочками, оленьими головами и впечатляющими фигурками сатиров – этих мрачных стражей потайных ящиков.
Мы подвинули даже большое зеркало над камином, на подставке которого стояли статуэтки из тончайшего фарфора, среди них – светловолосая пастушка с корзинкой, молодой трубочист в кепке, с лестницей и даже китайский мандарин с предостерегающе поднятым указательным пальцем (на котором можно было увидеть заклеенную трещину).
Открыв сундуки под окнами, мы рылись в почерневших от времени серебряных чайниках, в ворохах тесьмы и оборок для гардин и занавесок, нашли даже колоду карт из Парижа. Кроме того, аббат Мелани сунул нос в печь и вылез оттуда весь в саже.
Кашляя от облака густой пыли, мы скатывали узорчатые французские ковры, приподнимали большие гобелены с мифологическими и пасторальными сюжетами, надеясь найти неизвестный ход, скрытую дверь, которая привела бы нас в какую-нибудь невидимую потайную комнатку (ведь спрятать глобус не так уж и легко!), остервенело искали какой-нибудь признак, способный приблизить нас к подаркам Капитор.
– После Луизы де Лавальер, – решил продолжить свой рассказ аббат Мелани, – началось правление мадам де Монтеспан. Это была остроумная женщина необычайной красоты, она всегда шла в ногу с модой, обладала искристой чувственностью и душой изо льда. Монтеспан хотела завоевать короля любой ценой. Он сразу это понял – и не поддавался искушению. Да, он даже язвил на ее счет: «Мадам де Монтеспан с удовольствием была бы моей но я не хочу этого».
Но затем чувства и разум короля поддались ее напору. Начало связи с Монтеспан – это смерть любовного чувства или даже видимого проявления такового. Людовик не только сам потеряет способность любить; начиная с Монтеспан, его больше никогда никто не полюбит.
– Однако христианнейший король поймет намного позже, что никто не любил его по-настоящему, – загадочно заявил Атто. Вместе с Атенаис начался десятилетний период блеска Людовика XIV, эпоха наибольшего расцвета и пышности его правления, которая закончится делом об отравлении, когда король наконец поймет, что сам стал жертвой своей любовницы, а не наоборот. В эти годы он проявил себя с наихудшей стороны: через его постель прошли целые толпы дед, готовых на все, и каждая была не похожа на свою предшественницу. Не все из них заслуживали осуждения: ведь некоторые поддались обманчивой иллюзии, что смогут таким путем освободить молодого супруга или жениха от военной службы или попытаться вернуть отцу наследство, конфискованное вероломным Кольбером. Однако Людовик никогда не упускал случая собственноручно и с большим удовольствием разрушить эти надежды.
– Юноша, – обратился ко мне аббат, заметив на моем лице выражение ужаса, – его величество король бесконечно страдал в далеком прошлом, так безмерно, что он не смог этого выдержать, – он, переживший кошмар Фронды.
Читать дальше