Рита Мональди - Secretum

– Слава Богу, здесь есть хоть небольшая тень, – вздохнул Атто, садясь на скамейку и вытирая лоб белоснежным шелковым кружевным платком. Затем он поднялся, нагнулся к одной из глициний и сорвал ее. Снова усевшись на скамейку, аббат вдохнул ее аромат. Вдруг он отпустил мне легкую затрещину и весело сказал:

– Чудесно, ты задаешь те же глупые вопросы, что и прежде! Ах, как здорово встретить старых друзей, которые совсем не изменились, это действительно ценно! Сколько я собираюсь пробыть в Риме? Но, мой мальчик, ответ же очевиден: я останусь здесь, на вилле Спада, как ты себе можешь представить, на всю неделю празднеств. Но из Рима я не уеду до конклава! А теперь идем, и больше никаких вопросов! – закончил он, молодцевато поднимаясь на ноги и беря меня под руку.

«Что за дьявол этот Мелани! – подумал я с раздражением и восхищением одновременно. – Еще пару минут назад он казался растерянным, а сейчас снова вертлявый и скользкий, как угорь! Рядом с ним невозможно понять, где правда, а где ложь».

– Синьор Атто, – обратился я к нему, повысив голос. – Я никогда не решился бы относиться к вам с неподобающим уважением. Однако мне было нанесено одно из самых тяжких за всю мою жизнь оскорблений и поэтому…

– О, как это ужасно! И что? – перебил аббат, нюхая цветок и барабаня пальцами по набалдашнику трости.

– Я стал жертвой воровства. Понимаете? Меня об-во-ро-ва-ли, – произнес я по слогам, и моя еле сдерживаемая ярость разгорелась снова.

– Что ж, утешься, – самодовольно ответил Атто, – со мной это тоже случалось. Помню, около тридцати лет назад в монастыре капуцинов на Монте Кавалло у меня украли три золотых кольца, украшенных геммами, и, кроме того, бриллиант в форме сердца, книгу с золотым окладом с ляпис-лазурью, рубинами и бирюзой, мантию из французского камлота, перчатки, веера, пастилки для горла и благовоний, а также испанский воск…

И тут я вскричал:

– Довольно, синьор Атто! Не притворяйтесь, будто вы не знаете, о чем я говорю: вы взяли мои мемуары – рассказ о событиях, случившихся семнадцать лет назад, когда мы познакомились! Вы единственный, кому я доверился, только вам было известно о существовании этих записей! И как же вы отблагодарили меня? Вы оставили меня в дураках!

Атто невозмутимо слушал меня. Он бережно положил цветок глицинии на живую изгородь и продолжал барабанить пальцами по серебряному набалдашнику своей трости, пока я выходил из себя.

– Вы ни разу не вспомнили обо мне! А я все это время писал вам, и оплакивал вас, и умолял ответить мне! Вас интересовало только одно: что кто-то может прочесть мои мемуары и узнать вашу истинную натуру, узнать, что вы – интриган, вытягивающий секреты у честных людей, предающий своих друзей, готовый на все, что вы, короче говоря… ничем не брезгуете.

Задыхаясь от волнения, я смахнул ладонью пот со лба. Атто двумя пальцами протянул мне свой кружевной носовой платок, и я был вынужден взять его. Я чувствовал себя совершенно разбитым.

– Ты все сказал? – спросил аббат холодным голосом.

– Я… В общем, я возмущен. Я хочу, чтобы мне вернули мои мемуары, – пробормотал я, проклиная себя в душе за то, что выгляжу таким же бессовестным юношей, каким был семнадцать лет назад, тем более что сейчас-то я был уже в том возрасте, когда не пристало вести себя подобно зеленому юнцу.

– О, об этом не может быть и речи. Сейчас твои записи в безопасности. Я тщательно спрятал их в Париже, пока не будет дано разрешение на публикацию.

– Итак, вы признаете это: вы – вор.

– Вор, вор, – произнес он нараспев. – Ты слишком склонен бросаться крепкими словами. С пером, однако, ты обращаешься намного искуснее: я получил некоторое удовольствие от чтения твоего рассказа. Правда, ты зашел слишком далеко и написал о паре мелочей, способных очернить меня. И потом, ты и вправду простак! Писать такие вещи про аббата, а потом еще и говорить ему об этом…

– Действительно, теперь я и сам это понял, – согласился я.

– Как я уже говорил, чтение твоего произведения не расстроило меня. Некоторые места, как мне кажется, получились даже очень удачными. У тебя легкий стиль, пусть иногда и несколько наивный, но не скучный. Кто знает, может, это когда-то принесет тебе пользу. Жаль, что ты умолчал о том, что стал отцом, я был бы рад узнать об этом… но я понимаю тебя: сияющей утренней заре нового времени, каким представляется каждому отцу рождение его ребенка, не место в этой старой мрачной истории.

Я хранил враждебное молчание, дабы он понял, что я все еще не намерен рассказывать ему о своих дочурках.