Рита Мональди - Secretum

– Ах да, конечно, – успокоил его «нотариус». – Ну хорошо, мой мальчик, слышал ли ты, чтобы среди твоих собратьев обсуждали недавнюю кражу на вилле Спада неких документов, реликвии и телескопа?

– Да, синьор.

Мы все вчетвером посмотрели друг на друга, и на этот раз даже Бюва не смог скрыть удивления.

– Продолжай же, ради святой Дианы, – не выдержал Атто, у которого глаза чуть не выскочили из орбит от удивления.

– Синьор, мне известно только, что это сделал один из мальчишек Тойча. А причины я не знаю. С тех пор как начался святой год, у него очень хорошо идут дела: получает деньги почти с каждой улицы Рима.

– А где, черт возьми, мы можем найти этого Тойча? – набросился на него Атто.

И черретан тут же начал говорить.

– Я думаю, этого вполне достаточно, – заметил Сфасчиамонти, когда тот закончил.

То, что Рыжий рассказал о Тойче, касалось только кражи личного имущества Атто, а поэтому в протоколе ничего писать не стали, как и о многих других вещах, рассказанных черретаном в эту ночь.

– Если кто-нибудь найдет у меня этот протокол, я окажусь в очень затруднительном положении. – Сфасчиамонти произнес это тихо, чтобы задержанный не услышал его. – Я поставлю под протоколом, должен признаться, очень знаменательную дату – четвертое февраля 1595 года. И оставлю в архивах губернатора. Тогда только я буду знать, где искать его, ведь в актах ушедшего столетия уже никто не роется. Я смогу заполучить его вновь, если захочу, да к тому же в любое время. Да, с такой датой он будет служить доказательством того, что черретаны существуют очень давно, и я сумею утереть нос всем тем, кто до сих пор не воспринимал меня всерьез.

Следующее решение принять было намного сложнее, однако это было необходимо. Без приказа о задержании или, по крайней мере, без разрешения полиции черретана нельзя было удерживать в тюрьме. И хотя Сфасчиамонти намекнул одному из охранников в тюрьме, дружественно к нему настроенному, что хотел бы это сделать, тот и слышать ничего не пожелал. Он заявил, что, хотя в тюрьме и сидит много невинных людей, а на свободе ходит много преступников, в таких делах должен соблюдаться порядок. Обычно этим руководят судьи или власть имущие, приказы которых выполняют законники, о чем народ даже не догадывается.

Точно так же было невозможно задержать обвиняемого (если его вообще можно было так называть) каким-либо другим способом. Хотя вилла Спада и имела большой подземный лабиринт, ее все-таки нельзя было упоминать в связи с этим делом по вполне объяснимым причинам. Наши собственные жилища, естественно, тоже не подходили.

Чтобы все происходящее не походило на импровизацию, мы отвели Рыжего в соседнюю комнату подождать, пока мы якобы посовещаемся. Затем мы снова впустили его, причем постарались изобразить бурю чувств.

– Нотариус поговорил с его высочеством губернатором, – соврал Сфасчиамонти, – и тот захотел вознаградить тебя за желание сотрудничать с нами.

Черретан обеспокоенно огляделся вокруг, не понимая, что происходит.

– Сейчас мы проводим тебя к выходу. Ты свободен.

– Подай милостыню, мой мальчик.

Старик был голым. Свое единственное украшение, тяжелую железную цепь, он носил на груди, наверное, уже слишком долго, так как цепь натерла на правом плече дряхлую плоть и там началось воспаление. Скрюченный и истощенный, он с мольбой протянул ко мне искривленную грязную руку. На его теле можно было пересчитать не только все ребра, но и выступающие сухожилия. Будь у него в руке плеть, он напоминал бы человека, занимающегося самобичеванием. Старик стоял, опершись спиной о стену, и вонял, единственным его прикрытием была длиннющая седая борода, которая почти касалась земли.

Я рассматривал его, не говоря ни слова и не давая ни шерфа. [48]Меня потрясло это живое воплощение крайней нищеты, несчастья и беззащитности.

– Подай милостыню, юноша, – повторил несчастный и, скрючившись, еще больше наклонился вперед, а затем и вовсе опустился на землю.

– Простите, но у меня ничего нет… – пролепетал я, в то время как нищий лег на землю и перевернулся на бок.

– Трелжетрец, – прошипел тот в ответ печально и спокойно, и мне показалось, будто я услышал в его голосе укор.

Он вновь повернулся на бок, затем на другой, после чего стал ритмично раскачиваться в убыстряющемся темпе. По телу его пробежали судороги. Только я решил поднять его, как он начал биться в конвульсиях, которые перешли в непрерывные мучительные спазмы. Рот был плотно сжат, мышцы до предела натянуты: казалось, он вот-вот задохнется. Но неожиданно он снова сел и широко открыл рот, из него потекла пенистая желтая слюна, которая самым отвратительным образом запачкала ему шею и живот: я в ужасе с отвращением отступил на шаг. Глаза старика закатились, словно он устремил свой взор на тот свет – свет отчаяния и одиночества, увидеть который мог только нищий. Он вновь протянул дрожащую морщинистую руку. Я порылся в карманах. У меня была всего одна монета, один скудо – слишком большая сумма для милостыни. Только я собрался сказать ему что у меня нет ничего, как он вновь пророкотал, словно прочитав мои мысли: