– Приблизительно так, – пробормотал он себе под нос и резко повернулся к гобелену спиной, делая вид, что заинтересовался картиной, изображавшей лесную идиллию. – То есть многие тогда любили читать это произведение. Очень знаменитая вещь, как я тебе говорил.
Мне показалось, что аббат хотел что-то сказать, и понял, что я догадался об этом.
– Не люблю выбалтывать любовные секреты Марии и его величества, – заявил он заговорщицким тоном. – Особенно те, о которых знали лишь они двое.
– Лишь они двое? Но ведь и вы знаете об этом, – с сомнением констатировал я.
– Да. Я – и больше никто.
* * *
Мне показалось крайне странным, что ни с того ни с сего у Мелани вдруг заговорила совесть: раньше он по любому поводу с наслаждением рассказывал мне самые секретные и интимные эпизоды из жизни короля, и казалось, что такого понятия, как угрызения совести, он вообще не знает. Наоборот…
Я только хотел что-то ответить, как снова услышал шаги. Они приближались с внушающей страх скоростью и направлялись снизу вверх. Мы повернулись к винтовой лестнице в другом конце зала, по которой всходили наверх.
Одеревенев, как две сушеные рыбы, скованные страхом, будто гипсом, хотя ни один не хотел показать это другому, мы, словно зачарованные, ждали, когда покажется кто-то чужой. Шаги по мрамору производили такое рассеянное эхо, что трудно было понять, куда следует повернуться, если не знать, где находится лестница. Шаги раздавались все ближе, и я мог бы поклясться, что они звучат сейчас в галерее. Затем они стихли. Мы, замерев, направили свой взор на другой конец галереи.
Нигде не было видно ни души.
И тут произошло такое… Между нами выросла огромная и непонятная тень. Мы проиграли. Существо находилось прямо за нашими спинами, на пороге галереи, откуда открывался вид на Ватикан.
С быстротой молнии у меня в голове пронеслась одна мысль: я спрашивал себя, как могло получиться, что оно материализовалось непосредственно позади нас, в полной тишине, – и мысль эта явилась в ту самую секунду, когда его когти впились в мое левое плечо и я осознал, что полностью нахожусь в его власти.
Потеряв рассудок от ужаса, я чуть-чуть повернул голову и увидел привидение. Оно было худое, плохо одетое, с орлиным носом. Глаза глубоко запали, кожа на лице натянута. Мне не надо было опускать глаза, чтобы понять остальное. Хватило запаха: от шеи до низа живота его рубашка была залита кровью.
– Бюва! – закричал Атто. – Что вы здесь делаете?
Он не ответил.
– Твоя… твоя жена, – прохрипел бледный призрак, оборотясь ко мне. – Беги! Немедленно!
Он оперся на стену. Затем сполз на пол и потерял сознание.
9 июля лета Господня 1700, вечер третий
Я бежал так, что казалось, у меня вот-вот разорвется грудь. Подгоняемый первым вечерним бризом уже клонившегося к вечеру дня, я промчался не такое уж малое расстояние между «Кораблем» и виллой Спада с такой скоростью, на которую меня не смог бы подвигнуть даже страх перед смертью.
– Клоридия, Клоридия! – время от времени с ужасом восклицал я. – А девочки?
Где они могут быть?
Резец страха четко вырубил перед моим мысленным взором картину всего пути, который мне придется преодолеть: вбежать в поместье с главного входа, промчаться по аллее до дома, внутри дома сократить расстояние, взлететь на второй этаж и быстрее добраться до покоев княгини Форано…
Едва, однако, впереди замаячила ограда виллы Спада, до меня дошло, насколько это будет трудно: у ворот было настоящее столпотворение. На площадь перед зданием, куда выходила триумфальная арка и где уже несколько часов было не протолкнуться из-за множества карет, домашней прислуги, лакеев и просто бездельников, как раз въезжал эскорт одного из самых почетных свадебных гостей: Луи Гримальди, князя Монако и посла христианнейшего короля Франции.
Я попытался проложить себе дорогу, но это было невозможно. Из соседних сел сбежалось множество любопытных, и всем жадно хотелось узреть могущественных правителей. Каждому не терпелось хотя бы одним глазом взглянуть на кардиналов, князей и послов, приглашенных на свадьбу. Еще хуже была толкотня в потоке людей, которые под бдительным взором двух вооруженных охранников пытались пробиться на виллу или выйти из нее. Прямо перед воротами толчея была неописуемой, стоял невыносимый шум, и почти ничего нельзя было вообще увидеть в облаках пыли, поднятых копытами лошадей, а толпа медленно качалась взад и вперед, тщетно подгоняемая теми, кто пробовал развернуться или жаждал въехать на виллу.
Читать дальше