Франк Тилье - Медовый траур

– Ты выдернул меня из постели и скинул на руки труп – изволь теперь внятно объяснить, что произошло!

Ситуация и впрямь могла сбить с толку кого угодно. Когда мы расставались накануне, я был почти сдувшийся, как проколотая шина, а сегодня оказался за шестьдесят километров от кабинета Леклерка, среди каменного хаоса, и только что поднялся из глубин, куда нырял за типом, чью жизнь, несомненно, сам и оборвал.

Дель Пьеро, стоявшая слева от Мартена, одернула свой безупречный пиджак. Ее тоже вытащили из постели и тоже спешно вызвали, но она нашла время подрисовать черные глаза и скрутить в тугой узел рыжие волосы. Красота и порядок.

Я стал рассказывать с самого начала… Послание, вырезанное на церковной колонне… Поездка к Полю Лежандру… «Тимпан Блудницы»… Совмещение частей шифра, которое привело меня в Шом-ан-Бри… А потом сюда, к бездне с черными водами.

– Вы говорите, вторую половину шифра украли? То есть у нас не осталось никаких следов?

У комиссарши особый дар – ударить по больному месту со стервозным шиком.

– Не повезло… – ответил я, даже не пытаясь скрыть, что устал до предела. – Оказался в неподходящем месте… в неудачное время…

– Вот потому и необходимо выезжать с группой. Для чего, по-вашему, существуют правила?

– Но…

– Вы позволите? – задал ей риторический вопрос Леклерк, отводя меня в сторонку.

Дель Пьеро демонстративно отвернулась и щелкнула зажигалкой.

– Послушай, Шарк, – начал окружной комиссар. – Сделаем так, как обычно делают в подобных ситуациях. Поедешь с нами на Орфевр, запишем твои показания и попробуем разгрести эту кучу дерьма.

– Допрос по всем правилам, да?

– А ты что, вообразил, будто закон не для тебя писан? Ты теряешь улики, посреди ночи вламываешься без ордера в чужой дом, переворачиваешь там все вверх тормашками, после чего встречаешь нас весь в крови и с умирающим на руках! Да окажись на твоем месте любой другой – он уже был бы за решеткой! Радуйся, что мы так спокойно ко всему отнеслись! Что еще за игры, чтоб тебя!

Дель Пьеро, с сигаретой в зубах и скрещенными на груди руками, топталась у окровавленного края колодца, в нескольких метрах от нас, она явно не упустила ни словечка из нашего разговора.

Комиссарша меня не любила, и я ее не любил. Когда наши взгляды встретились впервые, в меня словно молния ударила… но страсть не вспыхнула.

– Но мне ничего не оставалось, кроме как нырнуть туда! Этот тип экономил воздух, который мог в любую минуту закончиться! Все, чего я хотел, – не дать ему утонуть!

– И не дал, с этим ты отлично справился! – вяло махнул рукой Леклерк. – Только дело-то не в том. Дель Пьеро права, тебе надо было сразу вызвать группу. Кто будет уважать закон, если мы сами перестанем соблюдать правила?

– Все произошло слишком быстро… Это послание было настоящей ловушкой, я продвигался вперед вслепую, без уверенности… Я не хотел этого. Ни в коем случае не хотел… Их дочь… Надо искать их дочь… Она у него… И одному Богу известно, что… – бормотал я, но Леклерк уже удалялся, поднимая облачка белой пыли.

Дело шло к полудню, и у меня было единственное желание: свалить, сбежать куда подальше от всех этих скорбей. Инспекторы, терзавшие меня вопросами, отняли последние силы. Вот так всегда: хочешь сделать как лучше, а оказываешься пособником убийцы, который находит множество способов нанести удар.

Сегодня я убил ни в чем не повинного человека, и его вытаращенные за стеклом маски глаза пополнят каталог самых мрачных моих воспоминаний.

Мертвецы… Всегда и везде мертвецы…

Леклерк отстранил меня от работы – вплоть до новых распоряжений, до тех пор, пока не появятся неопровержимые доказательства того, что я говорил правду. Соответственно, меня лишили допуска к делу, которое уже называлось делом Тиссеранов, и в расследовании, накалившем благодаря своему крайне причудливому характеру обстановку в доме 36 по набережной Орфевр, мне придется довольствоваться жалкой ролью зрителя.

Разочарованный зритель возвращался домой, чтобы там предаться черным мыслям, и, поднявшись на свой этаж, внезапно вспомнил про девочку, которая со вчерашнего дня не может попасть к себе в квартиру.

Я мигом скатился вниз. Никто не отозвался – ни в седьмой, ни у Вилли. Мне решительно ни в чем не везло.

Телевизор тихо потрескивал, я хотел его выключить и уже дотронулся до кнопки, когда услышал:

– Нет! Не трогай! Пусть работает!

Я вздрогнул. Девочка сидела по-турецки среди запыхавшихся поездов и пялила глаза на экран, где мельтешил серый снег. Рядом «Фантометта» ждала, пока к ней не протянется нетерпеливая рука. Колени у меня подогнулись, и я чуть не сел на пол.