Барри Лансет - Убийства в «Маленькой Японии»

Когда же Броуди свернул на Ван-Нуйс, передний и задний микроавтобусы повторили его маневр, чтобы обеспечивать теперь боковое прикрытие, а два других тоже выехали на Ван-Нуйс спереди и сзади. Пока цель двигалась, в визуальной слежке не было необходимости. Ни один микроавтобус не приближался к ней менее чем на три квартала.

Но как только объект наблюдения достиг пункта назначения, преследователи ускорились. Следовавшая сзади машина нагнала Броуди, когда тот заезжал на заправку, и пристроилась в тени деревьев у противоположного тротуара, откуда у агента, сидевшего сзади, открывался через тонированные стекла превосходный вид на происходящее.

Три других фургона тоже встали, образовав между собой прямоугольник со сторонами от семидесяти до ста ярдов, и активировали параболические микрофоны, способные уловить любой шорох на расстоянии в двести ярдов. Потом и водитель ближайшей к месту действия машины включил аппаратуру с усилителями звука. Звонки Броуди оказались перехваченными тремя из четырех направленных примерно в его сторону микрофонов.

Причем две записи получились отменного качества.

Сквозь иллюминатор лайнера «Юнайтед эйрлайнс» передо мной открылся вид на Манхэттен с его устремленными в подернутое желтоватой дымкой небо высотными зданиями. Как только шасси самолета коснулись посадочной полосы аэропорта Кеннеди, я снял с полки свою дорожную сумку и устремился к выходу. Такси доставило меня в заштатный отель на углу Тридцать девятой улицы и Девятой авеню. Я прошел через мрачноватый холл, подсвеченный одной лишь запыленной люстрой, с полом, покрытым черно-белым клетчатым линолеумом, и с парой продавленных красных диванов с обивкой из винила. В противоположном конце холла находилась дверь, которая вела в старомодный коктейль-бар, тоже уставленный виниловой мебелью. В баре было почти темно, однако я сумел разглядеть спину мужчины в дорогом летнем пиджаке, но не его лицо. Что делал этот богатый человек в такой дыре?

Дребезжащий лифт поднял меня на пятый этаж, и я постучал в потрескавшуюся фанеровку двери, которую не меняли, наверное, лет восемьдесят. Мне открыли. Я вошел. Дверь захлопнулась у меня за спиной. В затененном углу стоял Нода с пистолетом в одной руке и мобильным телефоном в другой. Свет в номере был приглушенным, шторы на окнах плотно задернуты. Бо́льшую часть комнаты занимала двуспальная кровать с пурпурным покрывалом. Пол устилал коричневый ковролин с хорошо заметной протоптанной ногами дорожкой. В углу стоял уродливый письменный стол, на поверхности которого было больше царапин, чем железнодорожных путей перед Центральным вокзалом Нью-Йорка.

– Копы сидели у тебя на «хвосте», – сообщил Нода. – Наши партнеры вели тебя от самого аэропорта. По их словам, слежки не было.

– Это Джордж свил себе гнездо в баре?

– Разумеется.

Нода был в серых летних брюках и черной водолазке под пиджаком в полоску. Покрой пиджака позволял свободно прятать под ним кобуру.

– Как я погляжу, ты уже при делах, – заметил я, указывая на пистолет.

– Местные друзья одолжили. Джорджу тоже. А третий дожидается тебя.

Он протянул мне небольшой «браунинг», который я сунул в боковой карман ветровки.

Через пару минут в дверь снова постучали. Нода поднял пистолет и кивнул в мою сторону. Я посмотрел в «глазок» и открыл. В номер вошел Ренна в сопровождении незнакомого полицейского в штатском и невзрачного блондина с бледно-серыми глазами, худощавого, в оливкового оттенка итальянском костюме. От него пахну́ло дорогим одеколоном. Нода спрятал оружие в кобуру.

– Ты все-таки здесь, – сказал я Ренне вместо приветствия.

– Пока для меня это билет в один конец. Вчера прошел слух, что если мы оперативно не раскроем убийства в «Маленькой Японии», домой я уже потащусь пешком.

Мне оставалось лишь посочувствовать ему. Городские чиновники Сан-Франциско попрятались за спины пресс-секретарей и готовы были винить во всем одного Ренну. В управлении все сотрудники пришли к выводу, что, взявшись за подобное дело, он поставил крест на своей дальнейшей карьере. Но были и те, кто, подобно мне, видел все в ином свете. Взвалив на себя это бремя, Ренна поступил правильно. Не покарав виновных в кровавой бойне, как смог бы настоящий мужчина каждое утро потом смотреть на самого себя в зеркало? Однако проблема заключалась в том, что перед столь жестоким выбором приходилось часто вставать практически каждому из нас. И оказавшись лицом к лицу со своим личным «Японским кварталом», многие пасовали. Супружеская неверность, предатель среди сотрудников, смертельное заболевание члена семьи – сколько еще наступало в нашей жизни моментов, когда мы подвергались искушению повернуться к проблеме спиной, вместо того чтобы решать ее? Мне ли не знать этого? Ведь я тоже предпочел забиться в щель своего горя на целых восемь месяцев после гибели Миеко.