Ю Несбё - Сын

– О? Это почему? Твой крестовый поход уже закончен?

– Нет никакого крестового похода, – сказал мальчишка, аккуратно откладывая чайную ложку. Симон знал: это для того, чтобы немного остудить жидкий героин. – Единственное, что есть, – это слепо верующие, мы, которые уверовали в то, что выучили в детстве. Но в один прекрасный день даже мы понимаем, что мир устроен не так. Что мы мусор. Что все мы мусор.

Симон положил свой пистолет на ладонь и посмотрел на него.

– Я отведу тебя не в полицию, Сонни, а к Близнецу. Тебя, наркоту и деньги, которые ты у него украл.

Мальчишка посмотрел на него, сдирая упаковку с одного из шприцев.

– Ладно. Все одно. Он хочет убить меня?

– Да.

– Уборка мусора. Дай только я вколю вот это. – Он опустил ватку в ложку, воткнул в нее шприц и втянул в него вещество. – Не знаю, что это за дрянь и есть ли в ней дерьмо, – сказал он, словно объясняя, зачем использует ватку.

Потом он посмотрел на Симона, понял ли тот иронию.

– Дурь со склада Калле Фаррисена, – произнес Симон. – Она до сих пор находится у тебя и ты не поддался искушению попробовать ее?

Мальчишка рассмеялся коротким жестким смехом.

– Плохо сформулировал, – сказал Симон. – Вычеркни «поддался искушению». Тебе удалось устоять. Как?

Мальчишка пожал плечами.

– Мне кое-что известно о зависимости, – продолжал Симон. – Список вещей, из-за которых мы можем завязать, не так велик. Это Иисус, девушка, собственный ребенок или старуха с косой. В моем случае была девушка, а в твоем?

Мальчишка не ответил.

– Отец?

Мальчишка окинул Симона изучающим взглядом, как будто увидел что-то новое.

Симон покачал головой:

– Вы так похожи. Сейчас это видно лучше, чем на фотографии.

– Все говорили, что мы с ним абсолютно не похожи.

– Не ты и твой отец. Ты и твоя мать. У тебя ее глаза. Обычно она вставала очень рано, раньше нас, завтракала и убегала на работу. Случалось, я тоже вставал спозаранку, только чтобы увидеть, как она сидит, неумытая, усталая, но с такими удивительными глазами.

Мальчишка замер.

Симон вертел в руках пистолет, как будто что-то искал.

– Нас было четверо, все из бедных семей. Мы вместе снимали квартиру в Осло, так выходило дешевле. Трое парней, учившихся в Полицейской академии, и твоя мать. Трое парней называли себя Тройкой и были лучшими друзьями. Твой отец, я и Понтиус Парр. Твоя мама искала квартиру по газетным объявлениям, и ей досталась свободная комната. Думаю, мы все трое влюбились в нее с первого взгляда. – Симон улыбнулся. – Мы все кружили вокруг нее и втайне друг от друга подкатывали к ней. И мы, конечно, были симпатичными парнями, она не знала, кого из нас выбрать.

– Я этого не знал, – сказал мальчишка. – Но знаю, что она сделала неверный выбор.

– Да, – ответил Симон. – Она выбрала меня.

Он отвел глаза от пистолета и встретился взглядом с мальчишкой.

– Твоя мать была любовью всей моей жизни, Сонни. Когда она оставила меня и ушла к твоему отцу, я чуть не умер. Особенно после того, как немного позже выяснилось, что она беременна. Они с твоим отцом купили дом в Берге и съехались. Она беременна, он курсант, у них ни гроша за душой. Но процент по кредитам был низким, а банки в те годы просто бросались на потенциальных клиентов.

Сонни за все это время моргнул всего лишь один раз. Симон кашлянул:

– Как раз в то время я начал поигрывать. Я уже был должен, но начал делать ставки на бегах. Играть по-крупному. Стоя на самом краю пропасти, испытываешь чувство свободы и знаешь: что бы ни случилось, меня отсюда унесет. Вверх или вниз – почти все равно. В то время мы с твоим отцом отдалились друг от друга. Я не мог видеть его счастья. Они с Понтиусом стали неразлейвода, а Тройка прекратила свое существование. Когда он спросил, хочу ли я стать твоим крестным отцом, я нашел какую-то отговорку, но на церемонию пришел и спрятался в дальнем углу. Ты был единственным ребенком, кто не кричал. Ты спокойно смотрел на молодого, немного нервничающего священника и улыбался, как будто это ты его крестил, а не он тебя. А потом я пошел и поставил тринадцать тысяч крон на жеребца по кличке Сонни.

– И?

– Ты должен мне тринадцать тысяч.

Мальчишка улыбнулся:

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Потому что время от времени я задумываюсь о том, не могло ли все случиться по-другому. Мог ли я совершить иной выбор. Мог ли Аб. Мог ли ты. Эйнштейн говорил, что настоящее безумие – это проделывать то же самое снова и снова, но каждый раз ожидать иного результата. Но что, если Эйнштейн ошибался, Сонни? Может быть, существует что-то еще, божественное вдохновение, например, которое заставит нас в следующий раз сделать другой выбор?