Артур Дойл: Лицо во мраке. Этюд в багровых тонах

Думаю, Дреббер решил, что мы приехали к гостинице, которую он называл, потому что он кое-как выбрался из кеба и молча пошел следом за мной по тропинке, ведущей через сад к дому. Мне пришлось поддерживать его, чтобы он не свалился, поскольку его все еще качало. Мы подошли к дому, я открыл дверь и пропустил его вперед. Клянусь вам, джентльмены, всю дорогу перед нами шли и отец с дочерью!

«Темно тут, как в аду», – сказал Дреббер, заходя в столовую. «Сейчас станет светлее, – сказал я и зажег спичкой восковую свечу, которую захватил с собой. – Итак, Енох Дреббер, – я повернулся к нему и поднес свечу к лицу, чтобы ему было лучше видно. – Узнаешь меня?»

Несколько секунд он всматривался в меня пьяными глазами, но потом они округлились от ужаса и он весь затрясся, так что я понял, что мормон меня узнал. Он побагровел и отступил на шаг. Я заметил, что на лбу у Дреббера выступил пот, было даже слышно, как у него застучали зубы. Тут я привалился спиной к двери и рассмеялся, громко, от души. Я всегда подозревал, что месть будет сладкой, но не думал, что испытаю при этом такую радость.

«Пес поганый! – сказал я ему. – Я за тобой гонялся от Солт-Лейк-Сити до Санкт-Петербурга, но тебе всегда удавалось уйти. Теперь этой игре пришел конец, потому что кто-то один из нас не доживет до следующего дня».

Дреббер все отходил от меня, когда я говорил, и по его лицу я понял, что он считает меня сумасшедшим. А я тогда и был сумасшедшим. В висках у меня как будто отбойный молоток барабанил. Если бы из носа у меня не пошла кровь, меня точно хватил бы удар.

«Что ты теперь думаешь о Люси Ферье?! – воскликнул я, закрыл дверь и помахал у него перед носом ключом. – Ты долго ждал расплаты, но ее час наконец настал».

У этого труса задрожали губы, когда я говорил. Он стал бы умолять о пощаде, если бы не знал, что это бесполезно. «Ты убьешь меня?» – промямлил он. «Никакого убийства не будет, – ответил я. – Разве убить бешеную собаку – это убийство? Разве в тебе проснулась жалость, когда ты оттаскивал мою бедную невесту от отца, убитого у нее на глазах, чтобы бросить в свой мерзкий гарем?» – «Я не убивал ее отца!..» – закричал он. «Но ты погубил несчастную девушку, – перебил его я и ткнул ему в нос коробочку. – Пусть Господь Бог рассудит нас. В одной таблетке смерть, в другой – жизнь. Выбирай и глотай. Я проглочу вторую. Посмотрим, есть ли в этом мире справедливость, или все зависит от случайности».

Дреббер отшатнулся и начал упрашивать о пощаде, пока я не приставил к его горлу нож. Только тогда он подчинился. Я проглотил вторую таблетку, и мы минуту, или даже больше, стояли и молча смотрели друг на друга, не зная, кому из нас суждено умереть, а кому – остаться в живых. Никогда я не смогу забыть, как изменилось его лицо, когда он почувствовал боль. Я захохотал и поднес к его лицу обручальное кольцо с пальца Люси. Все произошло буквально за секунду, потому что действие алкалоида почти мгновенно. Дреббер скривился от боли, выбросил вперед руки, покачнулся, потом захрипел и повалился на пол. Я перевернул его ногой и приложил руку к груди, чтобы услышать, не бьется ли его сердце. Сердце не билось. Он умер!

У меня из носа текла кровь, но я не обращал на это внимания. Не знаю, почему я решил что-то написать ею на стене. Может быть, мне тогда показалось, что это запутает полицию. Мне было так хорошо и легко. Я вспомнил, что в Нью-Йорке как-то нашли труп одного немца, над которым было написано «RACHE». Тогда все газеты писали, что в его убийстве, наверное, замешаны тайные организации. Ну я и решил, что то, что поставило в тупик ньюйоркцев, должно поставить в тупик и лондонцев. Поэтому я обмакнул палец в собственную кровь, нашел удобное место на стене и написал то же самое. Потом я вышел из дома и направился к своему кебу.

Погода была такая же ужасная, и вокруг по-прежнему никого не было. Я уже отъехал на какое-то расстояние, когда опустил руку в карман, в котором всегда носил колечко Люси, и обнаружил, что его там нет. Меня точно молнией ударило, ведь это была единственная вещь, которая осталась у меня в память о ней. Я решил, что, наверное, оно выпало из кармана, когда я наклонялся над Дреббером, развернул лошадь и поехал обратно. Остановился на соседней улице и ринулся к дому… потому что готов был пожертвовать всем чем угодно, только бы вернуть кольцо. Так вот, подбежал я к воротам, а мне навстречу выходит полицейский. Пришлось мне притвориться пьяным в стельку, чтобы он ничего не заподозрил.

Вот так Енох Дреббер встретил свою смерть. Мне оставалось только сделать то же самое со Стэнджерсоном, чтобы поквитаться за Джона Ферье. Я знал, что Стэнджерсон дожидается своего дружка в «Холидей», поэтому весь день крутился вокруг гостиницы, но он так и не вышел. Наверное, он что-то заподозрил, когда Дреббер не приехал, как они договаривались. Этот Стэнджерсон всегда был хитрой лисой, но думая, что он сможет спастись от меня, если не будет выходить из дому, он глубоко ошибался. Я скоро выяснил, где окно его спальни, и на следующее утро, очень рано, когда только-только начало светать, взял одну из лестниц, которые лежали на заднем дворе гостиницы, приставил к стене и влез в его номер. Я разбудил Стэнджерсона и сказал, что настало время расплатиться за жизнь, которую он отнял много лет назад. Я описал ему, как умер Дреббер, и тоже предложил выбрать одну из таблеток. Но вместо того, чтобы воспользоваться шансом, Стэнджерсон вскочил с кровати и вцепился мне в горло. Защищаясь, я ударил его ножом в сердце. Все равно он бы умер, потому что судьба никогда не позволила бы ему выбрать безопасную таблетку.