Эрик Сунд - Девочка-ворона

Во время одной из ссор мать взяла машину и на несколько дней уехала жить в гостиницу. Отец, не знавший, куда она подевалась, очень нервничал, и Виктории приходилось успокаивать его, когда Он плакал у нее на груди.

В такие дни она не ходила в школу, а часами каталась на велосипеде, но они подписывали приходившие из школы сообщения о ее отсутствии, не задавая никаких вопросов. В ссорах все-таки тоже имелись свои плюсы.

София смеется над воспоминанием: ощущение превосходства, обладание тайной.

Виктория хранила их слабости глубоко внутри. Оба знали, что она в любой момент может использовать их против них. Она никогда этого не делала. Предпочитала рассматривать их как воздух. Тот, на кого не обращают внимания, не имеет и возможности защищаться.

Она садится на кровать, берет маленькую черную собачку из натурального кроличьего меха и утыкается в нее носом. Собачка пахнет пылью и домашней плесенью. Маленькие стеклянные желтенькие глазки смотрят на нее в упор, она всматривается в них.

В детстве она обычно прижимала собачку к себе и заглядывала ей в глаза. Через мгновение открывался маленький мирок, чаще всего какой-то берег, и она изучала этот миниатюрный мир, пока не засыпала.

Но сейчас ей спать нельзя.

Эта поездка должна навсегда освободить ее.

Надо сжечь все мосты.

Она снова обнимает собачку. Тогда казалось, что никто не сможет ее обидеть, если только она будет молчать, подыгрывать, стараться быть ловчее. Как будто она верила, что победы достигаются уничтожением других.

Это было Его логикой, когда у него случались приступы.

– Папа, папа, папа, – бормочет она себе под нос, пытаясь лишить это понятие значения.

Вот Он сидит там внизу, в бане, и никто не осмелился покинуть Его. Кроме Виктории. Единственное, что Он привил ей, это желание сбежать. Он никогда не учил ее желанию остаться.

Бегство – прежде всего, думает она. Инстинкт самосохранения шел рука об руку с деструктивностью.

Воспоминания атакуют ее изнутри. Они жгут в горле. Боль причиняет все. Она не готова к этому потоку, к тому, что картинки из времени, о котором она не думала более двадцати лет, встанут перед ней с такой отчетливостью. Она понимает, что ей тогда следовало переживать куда больше, чем она переживала, но знает, что, пренебрежительно посмеиваясь, шла от события к событию. От унижения к унижению.

Она слышит, как он звучал, тот смех. Его звук усиливается и становится оглушительным. Она ходит, покачиваясь, взад и вперед по своей девичьей комнате. Что-то тихо бормочет. Кажется, будто голос просачивается из головы сквозь плотно сжатые губы, издавая звук спускающей велосипедной камеры.

Она закрывает уши руками, пытаясь отгородиться от звука маниакальности – того, что считала счастьем.

Человек, сидящий в бане, разрушил все, что могло бы быть, отчасти своими нездоровыми садистическими наклонностями, отчасти слезливой жалостью к самому себе.

София вынимает из сундучка конверт. Он помечен буквой “М” и содержит письмо и фотографию.

Письмо датировано девятым июля 1982 года. Писать Мартину явно помогали, но свое имя он вывел сам и сообщает, что у них солнечно и тепло и он почти каждый день купается. Дальше он нарисовал цветок и что-то вроде собачки.

Внизу подписано: РАУКЕН [84]И ЦВЕТОК-ПАУК.

На обратной стороне фотографии она читает, что снимок сделан на острове Форё летом 1982 года. На фотографии пятилетний Мартин стоит под яблоней. На руках он держит белого кролика, который, похоже, пытается вырваться. Мартин слегка склонил голову набок, улыбается и щурится на солнце.

Шнурки на ботинках у него развязаны, и он выглядит счастливым. Она легонько гладит пальцем лицо Мартина, думая о шнурках, которые он никак не мог научиться хорошо завязывать и поэтому все время спотыкался. Думает она и о его смехе, всегда вынуждавшем ее бросаться его обнимать.

София буквально растворяется в фотографии, в его глазах, его коже. Она по-прежнему помнит, как пахла его кожа после целого дня на солнце, после вечернего купания, утром, когда на щечке еще виднелись отпечатки подушки. Ей вспоминаются последние часы, проведенные вместе.

От обилия чувств ей становится дурно. Она встает с кровати и прокрадывается в прихожую, а оттуда в маленький туалет для гостей, которым родители никогда не пользуются. Осторожно повернув кран, она слышит журчание в трубах. В раковину льется ржавая вода, София складывает руки чашечкой и пьет. Теплая вода отдает железом, но дурнота проходит. В шкафчике над раковиной стоит стакан с зубными щетками, она споласкивает его, наливает себе странного цвета воды и возвращается обратно в свою комнату.