Дэйв Эггерс - Сфера

Плямкнула очередная цифровая капля. Джина заморгала, точно ей заехали по лицу, но продолжила:

– Значит, твой средний Коэффициент Конвертации пока составляет х119. Неплохо. Но на шкале от одного до тысячи еще есть куда расти. Под Коэффициентом Конвертации – твоя Чистая Розница, стоимость валовых закупок по твоей рекомендации. Скажем, ты рекомендуешь брелок, тысяча человек его покупают – куплена тысяча брелоков по четыре доллара, и твоя Чистая Розница – четыре тысячи. Просто валовой розничный доход от продаж, которые ты обеспечила. Весело, да?

Мэй кивнула. Ей нравилось, что можно отслеживать влияние своих вкусов и похвал.

Опять капнуло сообщение. Джина заморгала, будто сдерживая слезы. Поднялась.

– Ладно. Я, похоже, мешаю тебе обедать и общаться с подругой. В общем, про Коэффициент Конвертации и Чистую Розницу ты все поняла. К вечеру поставят новый монитор – сможешь их отслеживать.

Она попыталась выдавить улыбку, но уголки губ, кажется, не поднимались, и вышло неубедительно.

– А, и еще: ожидается, что минимальный уровень высокоэффективного сфероида – КК х250, а еженедельная Чистая Розница – сорок пять тысяч долларов. Скромные показатели, у большинства они намного выше. Если будут вопросы, тогда, ну… – Она помолчала, в глазах обида. – Ты всегда можешь спросить Энни.

Развернулась и ушла.

Спустя несколько дней, в безоблачный четверг под вечер Мэй поехала домой – впервые с тех пор, как отца застраховали в «Сфере». Она знала, что отцу гораздо лучше, и предвкушала встречу вживую, нелепо надеясь на чудесные перемены, но понимая, что увидит лишь мелкие улучшения. И однако в сообщениях и телефонных разговорах родители бурлили. «Теперь все по-другому», – неделями твердили они, умоляли ее приехать и отпраздновать. Предвкушая их неотвратимую благодарность, она ехала на юго-восток, а когда приехала, отец встретил ее в дверях – явно здоровее прежнего, увереннее, больше похож на мужчину – мужчину, которым когда-то был. Протянул руку с запястным монитором, приставил к монитору Мэй.

– Ты гляди-ка. Мы с тобой близнецы. Винишка глотнешь?

В доме они втроем, как обычно, встали вдоль кухонной стойки, и резали кубиками, и панировали, и болтали о том, как разнообразно поправилось отцовское здоровье. Теперь есть выбор, к какому врачу пойти. И нет ограничений на лекарства; все входит в страховку, доплачивать не надо. Они излагали свои медицинские новости, и Мэй видела, что мать стала веселее, жизнерадостнее. И сегодня надела короткие шорты.

– А лучше всего, – сказал отец, – что у матери освободилась куча времени. Все так просто. Я иду к врачу, остальное делает «Сфера». Никаких посредников. Никакой лишней болтовни.

– Я правильно понимаю, что это? – спросила Мэй. В столовой висела серебряная люстра – при ближайшем рассмотрении оказалось, что это произведение Мерсера. Серебряные подсвечники – раскрашенные рога. Вообще-то люстры лишь мельком радовали Мэй – пока встречалась с Мерсером, с трудом подбирала комплименты, – но этот предмет ей взаправду понравился.

– Оно и есть, – сказала мать.

– Неплохо, – сказала Мэй.

– Неплохо? – переспросил отец. – Это его лучшая работа, сама же видишь. В бутике Сан-Франциско ушла бы штук за пять. А он нам ее за так подарил.

Мэй поразилась:

– Почему за так?

– Почему? – переспросила мать. – Потому что он наш друг. Потому что он славный молодой человек. И сделай паузу, прежде чем глазки закатывать или острить, как обычно.

Мэй сделала паузу, а потом, отвергнув полдюжины колкостей и выбрав дальнейшее молчание, решила, что будет великодушной. Потому что Мерсер ей больше не нужен, потому что она теперь важный, объективный двигатель мировой торговли, а в «Сфере» может выбирать из двоих (причем один – вулканическая, каллиграфическая загадка, перелезает через стены, чтобы взять ее сзади); в общем, она может себе позволить великодушие к бедненькому Мерсеру, к его косматой голове и нелепой жирной спине.

– Очень красиво, – сказала Мэй.

– Хорошо, что тебе нравится, – сказала мать. – Можешь сказать ему лично через пару минут. Он придет к ужину.

– Нет, – сказала Мэй. – Только не это.

– Мэй, – твердо сказал отец, – он придет, ясно?

Она понимала, что возразить тут нечего. Прикусила язык, налила себе красного вина и выпила полбокала, накрывая на стол. Когда постучался и вошел Мерсер, лицо у нее почти онемело, а мысли путались.

– Эй, Мэй, – сказал Мерсер и нерешительно ее обнял.