Генри Морган - Билет в один конец

Но среди прочего были и те воспоминания, которые бы лучше и вовсе оставались в тени прошлого. Ему начали видеться их ссоры, связанные большей частью из-за его работы. Он вспоминал даже в какие дни происходили эти ссоры, но он ничего не мог поделать и просто уходил на дежурство. Он вспомнил, как из-за этих дрязг сорвалась их свадьба, и как эта тема стала для них запретным табу. Ещё бы долго детектив мог находиться в этих воспоминаниях, если бы не раздавшийся голос девочки:

– Па-а-п, ты где?

Будто пробудившись, он посмотрел по сторонам и понял, что девочки рядом с ним нет.

– Па-а-п… – вновь раздался её голос, доносившийся сверху.

Поднявшись на второй этаж, он попал в небольшой коридор с четырьмя дверями. Заглядывая в каждую по очереди, он искал девочку, но так и не мог найти. Наконец, когда осталась всего одна дверь, он с трепетом повернул рукоять и открыл дверь.

В ту же секунду его ослепил яркий свет, лившийся из всей комнаты, настолько сильный, что разглядеть что-то было просто невозможно. Дэвид вытянул руку вперёд, создавая ею тень для глаз, попытался хоть что-нибудь увидеть, но попытка оказалась тщетной…

Через пару секунд, как Дэвида окатила яркая вспышка, послышался раскатистый треск грома, и свет начал потихоньку сходить на нет. Абрансон стоял, держа впереди себя руку и закрывая тем самым лицо. Когда же яркость света начала уменьшаться, первое, что проявилось из этого белого плена, оказалась его рука, на запястье которой висели те самые часы, с зелёной полоской. И деления этой полоски стояли не на максимуме, если верить тому, что сейчас она показывала, то получалось, что он потерял около 20 % своего времени.

Когда же свет окончательно вошёл в рамки нормально, то перед детективом предстал во всём его великолепии один из коридоров аэропорта.

– Господи, что это такое было? – невольно произнёс он вслух.

Озираясь по сторонам, он не мог сориентироваться, в каком крыле он находится и как ему добраться до Элизабет и остальных. Всё что сейчас занимало его рассудок так это то, что он видел, или не видел, да и что это вообще было?

– Ещё бы заблудиться не мешало для полноты картины…

Дэвид уже практически говорил сам с собой, но только для того, чтобы вновь не провалиться в воспоминания, своим голосом он как якорем держался за этот мир Руперта Грина.

Положившись на удачу, он взял направление вдоль длинного коридора, в середине которого отсутствовало освещение. Странное ощущение сейчас наполняло его организм, схожее с тем, что он испытывал, когда очнулся в комнате Прайса, но сейчас не столько болело его тело, сколько рассудок.

В его голове сейчас была открыта банка с воспоминаниями, потускневшими или же совсем стертыми сроком давности, но сейчас они все роились в его голове, перемешиваясь и сплетаясь, как стаи диких пчёл. Каждое воспоминание было ярче предшествующего, и все те эмоции, все те чувства, которые он испытывал ранее, сейчас обрушились на него лавиной, заставляя прочувствовать их снова.

Бредя в таком тумане, Дэвид ладонью вёл по стене, помогая тем самым себе в продвижении.

– Да нет, это же не возможно! – прорвался отрывок его рассуждений.

– Это не могла быть она…

– Хотя, впрочем, почему нет?..

Слова Дэвида были едва слышны, но со стороны всё это выглядело крайне странно. Он шел, едва передвигая конечности, и спорил даже не сам с собой, он пытался убедить своё подсознание, в то, во что сам не верил.

– Это всё «Фантас»… Ну, да, это всё повышенное содержание «Фантаса» в моей крови, наверно каким-то образом я сначала провалился в своё подсознание.

– Ну, да, по-другому и быть не может. Энтони будет рад услышать о таком феномене.

Но вспомнив последний диалог с Прайсом и все его предостережения по поводу второго раза, всё же решил повременить с откровениями на эту тему.

– В конце концов, мне ещё нужно закончить работу, а потом я ему всё расскажу.

Продвигаясь вглубь тёмного коридора, он видел, как вдалеке периодически мерцал холодный свет люминесцентной лампы.

– Но ведь она была совсем как живая… – вырвались в последний раз размышления Дэвида.

Пройдя ещё две дюжины ярдов, показавшихся настоящей вечностью, Абрансон свернул в уборную, оказавшуюся так кстати.

Включив воду на полную, он набрал полные ладони холодной воды и окатил ею себя, после чего упёрся руками в раковину и посмотрел на своё отражение. Под звук журчащей воды он смотрел на своё бледное отражение и не понимал, как докатилось всё до этого, да и нужно ли всё это?