Тим Саймондс - Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник)

– Я не испытываю такой уверенности, Уотсон. Склонность человека к войне и уничтожению себе подобных, по-видимому, не знает границ.

– Мне более чем хватило тех разрушений, которые я видел своими глазами во время афганской кампании. Неужели это старческая наивность – цепляться за надежду, что народы научатся жить в мире и гармонии?

– Боюсь, что так. Но это желание высказывается столь многими, что в один прекрасный день оно может стать реальностью.

– Аминь, Холмс. Скажите, работаете ли вы по-прежнему со Скотленд-Ярдом?

– Я стал бесполезен для этого учреждения. Теперь там применяют новую технику и больше не нуждаются в услугах частного детектива-консультанта, особенно при расследовании крупных преступлений. Будь я по-прежнему в строю, и впрямь оказался бы низведенным до роли агента по поиску утерянных карандашей или пропавших котов по кличке Тидлс.

– А те инспекторы, с которыми мы работали? Продолжают они консультироваться с вами частным образом? Знаю, некоторые обращались к вам за советом.

– Какое-то время так и было, но постепенно эти визиты сошли на нет, по мере того как наши знакомцы поднимались по служебной лестнице или уходили в отставку. С Лестрейдом все было еще хуже.

– Да, леденящий душу финал. Я никогда не считал возможным упоминать в своих хрониках подробности его кончины, дабы не разжигать нездоровое любопытство и не устраивать шумиху. Вообразить страшно: человек всего неделю как вышел в отставку, а его зарезали в уличной драке. Он ведь не обязан был вмешиваться, но, увидев непорядок, Лестрейд не смог остаться в стороне и был «вознагражден» ударом ножа в сердце.

– Печальный конец достойного человека. При всех своих недостатках он был лучшим из детективов Скотленд-Ярда, и общение с ним доставляло мне немало удовольствия. Вы помните те вечера, что мы проводили втроем, куря трубки и обсуждая новости дня, а также те дела, с которыми Лестрейд испытывал затруднения?

– Да, прекрасно помню, замечательные были времена. Лестрейд всегда представлялся мне семейным человеком, и он никак не опровергал мое в́идение, тем не менее на его похоронах не было близких. Сослуживцев пришло немало, но и только. Должно быть, он был одиноким человеком, потому и любил посидеть в нашей гостиной на Бейкер-стрит.

– Нет, Уотсон, я выяснил, что у него была жена. Она умерла при родах, и ребенок также не выжил.

– Бедняга!

– Да уж.

– Кажется, для вас никогда не составляло труда выяснить подробности жизни наших знакомцев.

– В этом нет ничего особенного. В газетах то и дело мелькают сообщения о карьерном продвижении того или иного офицера или чиновника. Например, я был рад прочитать о том, что Тобиас Грегсон дорос до чина комиссара, он получил его заслуженно… впоследствии.

– Припоминаю, что инспектора Бэйнса обошли при выборе кандидата на пост главного констебля Суррея.

– Да, тот проницательный инспектор с необычайно светлыми глазами. На мой взгляд, он был слишком упрямым, слишком самобытным человеком, чтобы его сочли подходящим для должности главного констебля. К тому же я не могу представить его на охоте или играющим в гольф, а эти два занятия, похоже, стали непременной обязанностью всякого, кто претендует на высокий пост. Мы принадлежим к нации, которая судит о людях по тому, кто какую школу закончил и с кем водит знакомство. Умение вращаться в свете ценится выше практических навыков.

– Времена меняются, Холмс.

– Несомненно. Но в лучшую или худшую сторону? Вот в чем вопрос.

– Вопрос, ответа на который мы не узнаем.

– Верно. А вот Этелни Джонс не внушал мне особых надежд. Он не лучшим образом проявил себя в деле Шолто, которое вы снабдили названием «Знак четырех». Простите, мой друг, не огорчает ли вас эта тема?

– Вовсе нет. Я провожу много времени в размышлениях о моем первом счастливом браке и обстоятельствах, которые свели меня с Мэри. Вспоминаю ее улыбку, голос и тайну, омрачавшую ее жизнь. Снова и снова перебираю события, сблизившие нас. Она была… нет, она осталась любовью всей моей жизни.

– Знаю, мой дорогой друг, знаю. Я всегда находил ее лучшей из женщин. И она никогда не корила меня за то, что я так часто отрывал вас от нее, требуя вашего общества и помощи.

– О да, в этом отношении она обнаруживала безмерную кротость. Сколь бы внезапными ни оказывались мои отлучки, Мэри провожала меня без слова упрека. Она была любима всеми, кто ее знал, и готова прийти на помощь по первому зову. Люди в горе и печали слетались к Мэри, словно птицы к маяку или мотыльки к пламени. Ее забрали от меня слишком рано.