Вдоль стен амбара стояло несколько дюжин стальных клеток с прочной металлической сеткой по бокам. В каждой было полдюжины крыс такого же размера и окраса, как та, которую я видел в стеклянном резервуаре в спальне Холмса.
Но если мертвый экземпляр был ужасен, то живые твари оказались гораздо более чудовищными. Потревоженные светом и нашим присутствием, они суетились в клетках, тычась злобными мордами в сетку и обнажая острые оранжевые зубы. Их чешуйчатые хвосты беспокойно шуршали в соломе, а маленькие глазки свирепо сверкали при свете лампы.
Холмс, прижавший носовой платок к носу и рту, повернулся к нам.
– Я сомневаюсь, – сказал он, – что самый сильный яд, даже если бы он у нас был, способен их уничтожить. Но этих тварей нужно истребить, всех до одной. Если только две сбегут, они начнут размножаться на воле. И одному Богу известно, каковы будут последствия. Вы готовы применить ваши ружья?
Я пропущу без комментариев следующие полчаса. Скажу лишь, что после того, как мы сняли с клеток крышки, шум и вонь, исходившие от гигантских крыс, были перекрыты звуками выстрелов и пороховой гарью.
Когда все было кончено, мы устроили во дворе костер из их тел. Прежде чем его поджечь, мы покрыли их соломой и щедро полили керосином.
Когда мы стояли, наблюдая, как взмывают языки пламени, Холмс тихо обратился ко мне:
– Уотсон, вы можете одолжить мне ваш револьвер?
Я передал ему оружие, и он молча удалился. Только услышав одиночный выстрел, я понял, куда он пошел.
– Мастиф? – спросил я, когда минуту спустя он вернулся так же молча, как и ушел.
– Как и все остальные обитатели этого ужасного места, он был такой злобный, что его не удалось бы приручить, – сказал он.
Мы с Холмсом не присутствовали при том, как из дома выносили тела ван Брейгеля и его сообщника. Перед этим инспектор Анвин со своими людьми обыскал ферму и предал огню все бумаги, имеющие отношение к научным экспериментам Дудочника-Крысолова. Исключение составило содержимое чемодана, который ван Брейгель предпочел держать при себе во время путешествия из Лондона. Благодаря этому чемодану и скудным чаевым, полученным носильщиками, которые его перетаскивали, Холмсу удалось выследить преступника.
Было признано разумным, чтобы мы с Холмсом удалились с места действия до прибытия полиции из Уэллерби.
Каким был финал, мы узнали неделей позже, когда по возвращении в Лондон обедали с премьер-министром и Майкрофтом в «Карлтоне».
Майкрофт крайне редко покидал свою квартиру на Пэлл-Мэлл и не обедал нигде, кроме клуба «Диоген», в котором проводил почти все вечера.
На этот раз он сделал исключение, поскольку правила «Диогена» запрещали вести беседы в помещениях клуба, кроме комнаты для гостей. К тому же приглашение в «Карлтон» исходило от премьер-министра, и Майкрофт, правда весьма неохотно, согласился нас туда сопровождать.
Должен признаться, что роскошное убранство отеля произвело на меня впечатление, а вот знакомство с премьером, скорее, разочаровало. Рядом с представительным Майкрофтом он показался мне маленьким и заурядным, со своими аккуратно подстриженными усиками и светлыми глазами, близоруко глядевшими через пенсне в золотой оправе.
Майкрофт был гораздо более импозантной фигурой. Мне вспомнились слова Холмса о том, что благодаря своей исключительной способности запоминать и сопоставлять информацию его брат незаменим для правительства и именно его советы нередко определяют нашу политику. В самом деле, порой Майкрофт и был самим правительством.
Беседу начал он.
– Зная ваши предпочтения, мой дорогой Шерлок и доктор Уотсон, – сказал он, когда официант удалился и мы остались одни, – я подумал, что теперь, когда дело успешно завершено, мне следует проинформировать вас о том, что мы узнали о человеке, называвшем себя ван Брейгелем, и о его сообщнике.
Говоря «мы», я, разумеется, имею в виду правительство ее величества, хотя вся правда известна лишь двум-трем лицам, которые были посвящены в это дело с самого начала.
Сперва о ван Брейгеле. Согласно конфиденциальным сведениям, полученным через голландские власти на Суматре, его настоящее имя – Вильгельм ван Хефлин. Он служил управляющим в кофейной компании, базирующейся в Амстердаме. Родился в Роттердаме. Его мать – англичанка, отец – голландец, морской капитан.
Поскольку в силу своей профессии отец подолгу не бывал дома, ван Хефлина в основном воспитывала мать, жившая в Англии. Вследствие этого он привык считать себя англичанином, несмотря на свою фамилию. Я привожу эти подробности, поскольку они имеют отношение к дальнейшей карьере ван Хефлина.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу