Барбара Вайн - Подарок ко дню рождения

Любила ли Джульетта нынешнего Айвора или память о том, каким он был? Хотя, возможно, даже если он и не растрогался до слез, он сильно изменился. Была ли эта перемена результатом повреждения головного мозга или же тех страданий, которые он перенес за те недели и дни до того, как попытался покончить жизнь самоубийством, я не знаю. Пропало безрассудство, рисовка и та черствость, которые были ему свойственны, ушли в небытие безразличие и холодность, позволявшие ему желать смерти Дермоту и совсем не горевать о Хиби. Айвор совершал умные и глупые поступки ради спасения своей шкуры, и когда эта шелуха слетела, он стал немного скучным. Политика была для него дыханием жизни, а теперь он бросил, как он выражался, «все это», по-видимому, без каких-либо колебаний. Теперь и речи не было о его изменах жене. А «все это» включало и другие слабости.

– Я не пил с тех пор, как пришел в себя, – однажды сообщил он мне. – Мне не хочется.

– Многие тебе позавидовали бы, – ответил я.

– Правда?

Айвор окинул меня долгим пристальным взглядом, но больше ничего не сказал. Я пожалел о сказанном, но было уже слишком поздно. И все же мои слова вызвали только этот грустный вопрос. Раньше одно неудачное слово могло привести моего шурина в бешенство, он начинал кричать и швырять все, что попадало ему в руки, об стену. Наверное, некоторые из этих взрывов шумного протеста выплескивались на Джульетту. Но если и так, то она никогда об этом не рассказывала. Она была абсолютно верна ему – и на словах, и на деле, и я уверен, что в мыслях тоже.

Однажды, оставшись наедине с Айрис, Айвор заговорил с ней о попытке самоубийства.

– Я знаю, многие думают, что я не собирался убивать себя, – передала она мне его слова. – Они ошибаются. Собирался. Я больше не мог жить со всеми этими мыслями, которые кружились у меня в голове. Лучше было уйти в никуда. Наверное, все самоубийцы так думают. В этом вся суть.

Айрис спросила его, чувствует ли он и сейчас то же самое. Это был вопрос, который предполагал ответ «нет», и она его услышала, но он не был безоговорочным. Айвор ответил ей тем печальным тоном, каким часто разговаривал в то время.

– Нет, – сказал он. – О, нет. Со мной сейчас происходит много хорошего. И еще одно: я стал страусом. Я отворачиваюсь и прячу голову, когда случаются неприятные вещи. Я выключаю радио и переключаю телевизионные каналы. Я никогда больше не загляну ни в одну газету. Я спасаюсь. Я не чувствую никакого желания знать, что происходит.

Там, в том мире, который больше не интересовал Айвора, а точнее, в избирательном округе Имбервелл, кандидаты от лейбористов и либеральных демократов расслабились и обеспечили Аарону Хантеру победу на выборах в качестве независимого кандидата. Полагаю, никто не думал, что кандидат от консерваторов представляет для него угрозу, и они оказались правы. На всеобщих выборах в 1997 году, на волне своих громких разоблачений аморального поведения политиков, Хантер получил в Имбервелле перевес более чем в двадцать тысяч голосов.

Задолго до этого Айвор и Джульетта продали дом на Глэнвилл-стрит и переехали на постоянное жительство в Рамбург-хаус. И если сначала они размышляли, что нужно оставить какое-нибудь жилье в Лондоне, то потом отказались от этой идеи, посчитав, что это им не нужно. Таким образом, особняк в бывшем избирательном округе Айвора стал их единственным домом. С годами Джульетта сотворила чудо с заброшенным садом, и теперь он открыт для посещения два дня, в мае и июне. Луиза и Джон никогда не делали в доме ремонт и не меняли мебель, а Джульетта сделала и то и другое, проявив большой вкус и размах. Большинство старых портретов предков, чьи имена давно забыты, исчезли, – они с Айвором заменили их современными пейзажами и ее портретом. На нем Джульетта изображена сидящей в кресле, в длинном красном шелковом платье. На ее руках малыш, а рядом стоит ее маленькая дочка. Так могла бы выглядеть великосветская дама XVIII века.

Айвор, который никогда не отличался застенчивостью и не чувствовал себя уязвимым, теперь смущался, когда его узнавали в общественных местах, особенно если гулял по Вестминстеру, что пытался проделать раз или два. Луиза Тэшем отдала дом им с Джульеттой; она всегда говорила, что так и сделает, когда Айвор женится. Она переехала жить в коттедж, который ее сын во времена своего расцвета иногда называл «вдовьим домом»; теперь он даже не вспоминает об этом. Он сказал мне, что стал иначе относиться к походу по магазинам Рамбурга или в церковь Святой Марии, чем то было в Лондоне. Теперь его волновали совсем другие вещи. Он тщательно подмечал, как относятся к нему окружающие. Слава богу, никто на него не пялился, все вежливо разговаривали с ним и помогали чем могли. Такое же отношение мой шурин встретил и в Морнингфорде, когда познакомился с кандидатом в депутаты на дополнительных выборах – она проиграла место в парламенте кандидату от лейбористов два года спустя, – но в тот раз она вела себя учтиво и приветливо и не упоминала о его работе в парламенте и крахе политической карьеры.