Роберт Стивенсон - Похождения одной картонки

У Гарри вытянулось лицо, на глазах выступили слезы, и он взглянул на леди Ванделер с нежным упреком.

– Миледи, – сказал он, – что такое оскорбление? Его всегда можно забыть и простить, но расстаться с друзьями, но разрывать узы сердечных отношений…

Он не мог продолжать. Его душило волнение. Он заплакал.

Леди Ванделер поглядела на него с любопытством.

– Дурачок воображает себя влюбленным в меня, – подумала она. – Почему бы ему не перейти от генерала на службу ко мне? Он такой добрый, услужливый, знает толк в дамских нарядах. Кроме того, его следует вознаградить за полученную обиду. Его нельзя не пожалеть, он такой хорошенький.

В этот же вечер она поговорила с генералом, который уже и сам отчасти стыдился своей вспыльчивости, и Гарри был переведен на женскую половину, где он почувствовал себя как в раю. Он очень гордился своей службой у такой красавицы и смотрел на поручения леди Ванделер, как на знаки особого к нему расположения. Перед другими мужчинами, насмехавшимися над ним и презиравшими его, он, как будто на зло, особенно любил появляться в роли дамской горничной мужского пола или модистки в брюках. С нравственной точки зрения он свою жизнь совершенно не был в состоянии обсудить. Он знал только одно, что все мужчины злы, что злость составляет основную черту их характера, и находил, что проводить целые дни с изящной, милой женщиной, толкуя с ней об отделках и прошивках, все равно, что жить на волшебном острове, защищенном от житейских бурь.

В одно прекрасное утро он вошел в гостиную и принялся разбирать ноты на крышке фортепьяно. Леди Ванделер на другом конце комнаты оживленно беседовала со своим братом Чарли Пендрагоном, старообразным молодым человеком, сильно истощенным невоздержанной жизнью и на одну ногу хромым. Личный секретарь, на которого собеседники даже и не взглянули, невольно подслушал часть разговора.

– Сегодня или никогда – говорила леди. – Раз и навсегда это должно быть сделано сегодня.

– Сегодня, так сегодня, если это необходимо, – вздохнул ее брат. – Но только, Клэра, это гибельный шаг, и нам с тобой придется потом горько каяться.

Леди Ванделер бросила на брата твердый и какой-то странный, загадочный взгляд.

– Ты забываешь, что ведь он в конце концов должен же умереть когда-нибудь, – сказала она.

– Честное слово, Клэра, – сказал Пендрагон, – ты самая бессердечная мошенница в Англии.

– Вы, мужчины, созданы очень грубо, – отвечала она, – и совсем не понимаете оттенков. Вы сами и жадны, и хищны, и насильники, и бесстыдники, и не заботитесь о приличиях, а малейшее проявление чего-нибудь подобного в женщине, даже вызванное необходимостью, вызванное заботой о будущем, вас уже шокирует, возмущает. Не выношу я ничего подобного! Вы не желаете, чтобы мы были умны. Вам непременно хочется, чтобы мы были глупы, чтобы вы могли сообща презирать нас за глупость, которой вы от нас ожидаете.

– Ты совершенно права, – сказал ее брат. – Ты всегда была догадливее меня. Между прочим, ты знаешь мой девиз: прежде всего – семья.

– Да, Чарли, – отвечала она, вкладывая в его руку свою, – я знаю твой девиз лучше тебя. Ты сказал только первую его половину, а вторая будет такой: «и прежде семьи – Клэра». Разве неправда? Ведь это верно, что ты превосходный брат, и я люблю тебя всем сердцем.

Мистер Пендрагон встал, слегка сконфуженный этими семейными нежностями.

– Я бы не желал, чтобы меня видели, – сказал он. – Мне пора идти. Да и за «Ручным Котом» нужно присмотреть.

– Иди, иди, – отвечала она. – Он очень гадкий человек и может все дело погубить.

Она ласково послала ему воздушный поцелуй кончиком пальцев, и брат ушел из будуара по задней лестнице.

– Гарри, – обратилась леди Ванделер к своему секретарю, как только они остались одни, – у меня на сегодняшнее утро есть для вас поручение. Но только вы непременно возьмите кэб; я не хочу, чтобы мой секретарь загорел, и чтобы у него выступили веснушки.

Последние слова она произнесла с большим чувством и при этом взглянула на своего секретаря почти с материнской гордостью, отчего тот пришел в восторг и сказал, что он рад всякому случаю послужить ей и показать свое усердие.

– Только это один из наших величайших секретов, – сказала она лукаво, – и про него кроме меня и моего секретаря никто не должен знать. Сэр Томас, если узнает, поднимет целую бурю, а если бы вы только знали, как мне и без того уже надоели его скандалы! Ах, Гарри, Гарри! Не можете ли вы мне объяснить, отчего вы, мужчины, все такие грубые и несправедливые? Впрочем, вы, я знаю, не такой. Вы единственный из мужчин, свободный от этих ужасных недостатков. Вы такой добрый, Гарри, такой милый. Вы можете быть другом женщины. Знаете, Гарри, при сравнении с вами все прочие мужчины кажутся еще безобразнее.