Рэй Брэдбери - Голливудская трилогия в одном томе

Рикардо фыркнул:

– Нет-нет. Все кончено. Этот идиот, приставала, торчавший в тот вечер перед рестораном… Такая встреча бывает лишь раз за многие годы. Обычно в этот поздний час на улице пусто. Теперь, я уверен, он больше не придет. И я опять перееду в маленькую квартирку. Простите за такой эгоизм. Непросто расстаться с чаевыми в двести долларов.

Констанция шмыгнула носом, встала, схватила руку Лопеса и что-то в нее засунула.

– Никаких возражений! – заявила она. – Это был прекрасный год, тысяча девятьсот двадцать восьмой. Это времена, когда я платила за моего дорогого жиголо. Не надо! – сказала она, потому что он попытался сунуть ей деньги обратно. – Подлец!

Рикардо замотал головой и крепко прижал ее ладонь к своей щеке.

– Помнишь: Ла-Холья, море, чудесная погода?

– Бодисерфинг каждый день!

– О да, наши тела, теплый прибой.

Рикардо поцеловал каждый ее пальчик.

Констанция сказала:

– Вкус начинается с локтя!

Рикардо расхохотался. Констанция слегка ущипнула его за подбородок и убежала. Я открыл перед ней дверь и пропустил вперед.

Затем обернулся и посмотрел на нишу с маленькой лампой, стойкой и шкафом для документов.

Лопес увидел, куда я смотрю, и тоже поглядел в эту сторону.

Но папка с фотографиями Кларенса исчезла, пропала в ночи вместе с плохими парнями.

«Кто же теперь защитит Кларенса? – спрашивал я себя. – Кто спасет его от тьмы и будет хранить его жизнь до самого рассвета?

Я? Слабак, которого собственная кузина побеждала в драке?

Крамли? Смею ли я просить, чтобы он торчал всю ночь перед домом Кларенса? Пойти, что ли, крикнуть у дверей Кларенса: «Тебе конец! Беги!»

Я не стал звонить Крамли. И не пошел кричать у крыльца Кларенса Сопуита. Я кивнул Рикардо Лопесу и вышел в ночь. Констанция стояла на улице и плакала.

– Черт, пошли отсюда, – сказала она.

Она размазала глаза не подходящим к случаю шелковым платочком.

– Проклятый Рикардо. Заставил меня почувствовать себя старухой. Да еще эта фотография несчастного, отчаявшегося человека.

– Да, это лицо, – произнес я и добавил: – Сопуит.

Ибо Констанция стояла на том самом месте, где несколько ночей назад стоял Кларенс Сопуит.

– Сопуит? – переспросила она.

Констанция вела машину, и ее голос резал воздух:

– Жизнь – как нижнее белье, ее надо менять дважды в день. Вечер закончился, я хочу его забыть.

Она стряхнула слезы с глаз и, скосив взгляд, проследила, как они дождем улетают прочь.

– Все, забыла, вот так просто. Так устроена моя память. Видишь, как легко?

– Нет.

– Помнишь кумушек с верхнего этажа того муравейника, где ты жил пару лет назад? Как после большой субботней попойки они швыряли с крыши новые платья, чтобы показать, какие они богатые, что им плевать, завтра они могут купить себе другое? Какая чудовищная ложь; платья летят в разные стороны, а они стоят – со своими жирными или тощими задами – на крыше, в три часа ночи, и смотрят на этот сад из платьев, которые, словно шелковые лепестки, летят на ветру по пустырям и улицам. Помнишь?

– Да!

– Вот так и я. Я все выкидываю: сегодняшний вечер, «Браун-дерби», того беднягу вместе со всеми моими слезами – все вон.

– Сегодняшний вечер еще не закончился. Ты не можешь забыть это лицо. Ты узнала или не узнала Человека-чудовище?

– Боже мой! Мы с тобой на грани нашего первого серьезного боя в тяжелом весе. Берегись!

– Ты его узнала?

– Его невозможно узнать.

– У него остались глаза. Глаза не меняются.

– Берегись! – закричала она.

– Ладно, – проворчал я. – Умолкаю.

– Ну вот. – Слезы снова тонкими ручейками потекли из ее глаз. – Я опять тебя люблю.

Она улыбнулась овеянной ветром улыбкой, ее волосы сплетались и расплетались в потоке воздуха, обдувавшего нас холодной струей через ветровое стекло.

От этой улыбки все суставы в моем теле размякли. «Боже, – подумал я, – имея такие губы, такие зубы и такие огромные, якобы невинные глаза, она, наверное, всегда побеждала, каждый день, всю свою жизнь?»

– Ага! – засмеялась Констанция, прочитав мои мысли. – Смотри!

Она резко затормозила перед воротами киностудии и долго, пристально вглядывалась в них.

– О боже! – наконец произнесла она. – Это не больница. Сюда приходят умирать великие, гигантские идеи. Кладбище для безумцев.

– Кладбище за оградой, Констанция.

– Нет. Сначала ты умираешь здесь , а потом – там . Между ними… – Она обхватила руками голову, словно та могла улететь. – Безумие. Не ввязывайся в это, детка.