Стивен Хантер - Третья пуля

Очень скоро он разочаровался в социалистической действительности, и ему удалось уговорить сотрудников американского посольства разрешить ему вернуться в Соединенные Штаты. Мне хорошо известно, что некоторые члены конспирологического сообщества – боже, это громкое и бессмысленное словосочетание звучит уже на протяжении почти пятидесяти лет! – утверждали, будто все, что связано с пребыванием Освальда в Советском Союзе, испещрено отпечатками пальцев сотрудников ЦРУ. Боже правый! Эти отпечатки могли быть только моими, а поскольку на бумаге они не остаются, разоблачение мне не грозило. Я видел во всем этом не зловещие планы, столь любимые приверженцами теории заговора, а стечение обстоятельств и спонтанные действия маленького человечка, пытавшегося привлечь внимание двух супердержав к своей персоне. Шестерни гигантской бюрократической машины медленно вращались в течение нескольких месяцев, и этому ничтожеству вернули гражданство страны, которую он публично обливал грязью.

С этого момента эстафету принимает новый рассказчик, агент ФБР из Далласского отделения по имени Джеймс Хотси, чьим подопечным стал Освальд, которого я отныне буду называть Аликом, его русским прозвищем. В Бюро его считали «подозрительной личностью» из-за документально подтвержденной любовной связи с красными. Мне выпала удача прочитать фотокопии отчетов Хотси, поскольку в те времена две ныне конкурирующие организации щедро делились информацией друг с другом.

Нарисованный им образ Алика более или менее совпадал с моим представлением об этом человеке, хотя враждебное отношение к нему, которое Освальд начал ощущать после возвращения, способствовало появлению у него новой, особенно неприятной патологии. Он стал хроническим нытиком. Хотси не выявил никаких противозаконных действий с его стороны, кроме проявлений дурного вкуса, что, по моему мнению, должно считаться преступлением, но кто будет меня слушать?

У Хотси появились подозрения, когда он узнал о том, что Алик побывал в сентябре в Мехико, где посетил кубинское консульство и советское посольство. Вскоре после этого он побеседовал с Мариной, ее подругой Рут Пэйн и всеми, кто в той или иной мере знал Алика. Ему не удалось выяснить ничего существенного, поскольку Освальд сам по себе не представлял собой что-либо существенное. Он был, что называется, без царя в голове, и никто в нем не нуждался, даже Марина. Как сообщила специальному агенту Хотси миссис Пэйн, она часто видела синяки на руках и лице Марины.

Сейчас, когда я сижу на залитой солнцем веранде, пишу и, к изумлению слуг, пью водку, в ожидании звонка по спутниковому телефону – мне должны сообщить, исчезла угрожающая мне в настоящее время опасность или, напротив, возросла, – передо мной нет фотографии Алика, но в то время она у меня была.

Этому лицу суждено было в скором времени запечатлеться в мировом сознании. Думаю, оно никогда не будет забыто. Но разве мог кто-нибудь предвидеть. Я видел перед собой представителя американского рабочего класса, замечательного отсутствием всякой замечательности. Старый снимок, опубликованный в газете, когда наш самопровозглашенный коммунист-герой вернулся из России, чтобы прославлять марксизм. Фотокамера выявила то, что Алик не знал о себе и не хотел знать. Например, чрезмерную толщину носа, наиболее характерную особенность его лица, свидетельствовавшую о драчливом характере, а также о целеустремленности. У него были маленькие, словно бусинки, слегка раскосые глазки, и любой голливудский режиссер увидел бы в нем Злодея № 2, руководящего избиениями и поножовщиной и играющего второстепенную, подчиненную роль. Маленький рот с тонкими губами придавал его лицу «заостренную» форму и производил неприятное впечатление. Картину завершали отступающая далеко назад линия волос и непропорционально широкий лоб. На его лице явственно читалась гримаса раздражения. Выглядел он в точности таким, каким был в реальности: угрюмый, беспокойный, самодовольный, лишенный какого бы то ни было обаяния. Глядя на него, можно было понять, что с ним нелегко иметь дело, что им трудно командовать, что он обидчив, жесток, труслив, склонен к насилию и в то же время нытик. Сомневаюсь, что кто-нибудь из трех тысяч его биографов знает это.

Как бы то ни было, я смотрел на фотографию, стараясь запомнить нюансы. Случается, что на снимке человек совершенно не похож на себя в жизни. Мне казалось, что с Аликом такой проблемы не будет, что как только я увижу его во плоти, сразу узнаю. Помню, как лежал в постели, слушая ровное дыхание Пегги и порывы ветра за окном, зная, что будущее моих мальчиков, спавших в соседней комнате, обеспечено самым надежным образом. При этом думая об Алике, маленьком негодяе и ничтожестве, от которого зависело осуществление моего плана и который, как мне казалось, должен оправдать мои надежды.