Стивен Хантер - Третья пуля

Он снова передергивает затвор.

Извините, но что же все-таки случилось?

Почему?

Он намеревается выстрелить еще раз? Этому не учили в Корпусе морской пехоты, где его М-1 перезаряжалась автоматически. Каков его мотив? Большинство хороших охотников учатся быстро передергивать затвор, чтобы пауза между выстрелами была как можно меньшей, но этот засранец ни в коей мере не относился к опытным охотникам, и нет никаких свидетельств того, что он занимался этим последние пять лет. И нужен ли ему вообще мотив в этот момент? Возможно, это нельзя объяснить, просто это так, это случилось, потому что случилось. Искать мотив – значит, воспринимать его как рационального человека, в то время как он был иррациональным.

И все же – как представлялось Свэггеру, которому хорошо известны инстинкты, овладевающие снайпером после убийства, – Освальд, после того как его задача выполнена, должен сознавать, что его шансы на бегство измеряются секундами. Наиболее вероятный вариант дальнейшего развития событий: вместо того чтобы передергивать затвор, он бросает винтовку и мчится к единственной лестнице, от которой его отделяют двадцать пять метров пустого пространства седьмого этажа.

Он не делает этого.

Вместо этого он забирает заряженную винтовку со снятым предохранителем с собой и несет ее в руках, направляясь к лестнице. Предположим, кто-то видит его из здания на противоположной стороне улицы – «Дал-Текс» или «Даллас рекордс», окна которых смотрят в окна здания Книгохранилища. В этот момент он ведет себя скорее как морской пехотинец в патруле, опасающийся засады, нежели скрывающийся с места преступления убийца.

Освальд достигает лестницы, находящейся в другом углу здания, и, поняв, что не может явиться миру с винтовкой в руках, сует ее между двумя коробками, стоящими рядом с лестницей, где спустя час она будет найдена.

Почему он передергивает затвор после убийства президента? Почему он несет винтовку к лестнице? Похоже, эти вопросы никого не волновали. Они волновали Свэггера.

Прошло немало времени, прежде чем Стронский наконец решил, что опасность миновала. Свэггер встретился с ним – на сей раз в автофургоне, – чтобы снабдить его инструкциями и передать деньги.

– Поклянитесь, – сказал Стронский, – что после того, как я добуду это для вас, мы тут же отправимся в посольство. Я увижу, как вы войдете в здание, и после этого расслаблюсь с сознанием того, что выполнил все свои обещания, данные вам.

– Вне всякого сомнения.

– Теперь скажите, где мы встретимся.

– Нет.

– Свэггер, вы неисправимы. Нельзя быть таким упрямым. Вы что, не доверяете мне?

– Разве у меня есть выбор? Но давайте соблюдать элементарные меры предосторожности. Пусть это и несколько хлопотно, зато мы сможем полностью сосредоточиться на нашей работе.

– Вы говорите, как генерал. Постоянно успокаиваете, увещеваете – и всегда бываете правы. Черт возьми, дружить с вами не так уж просто.

– Я всего лишь сельский парень, опасающийся городских мошенников.

– Понятно. И когда же мы условимся о месте?

– Я позвоню вам по мобильному телефону на следующее утро после того, как вы побываете на Лубянке. Назову улицу. Вы поедете по ней. В определенное время скажу, куда следует повернуть. Таким образом, за нами никто не сможет проследить. Я уже проделывал подобное два или три раза. Удостоверившись, что вы один, скажу вам, куда нужно ехать. Мы поболтаем, потом возьмем такси и поедем в посольство. Вас такой вариант устраивает?

– У вас прямо-таки изощренный русский ум. Ни в чем не терпите спешки.

– Благодаря этому я славно провел время в подвале велосипедного магазина, наблюдая за тем, как с потолка осыпается штукатурка.

– Да, не самое интересное зрелище, но я думаю, это все же лучше, чем смерть.

– Наверное.

Свэггер протянул ему пакет: десять тысяч долларов в рублях.

– Надеюсь, то, что я достану для вас, стоит этих денег. Какие-либо возмещения не предусмотрены.

– Ясное дело. Риск есть риск.

– Я все думаю, для чего вы это делаете, Свэггер? Тратите деньги, подвергаетесь опасности… Это просто безумие. Не вижу в этом никакого смысла. Может быть, месть? Вы приняли так близко к сердцу смерть этого президента пятьдесят лет назад?

Свэггер рассмеялся:

– Откровенно говоря, мне нет никакого дела до Джона Кеннеди.

Стронский позвонил спустя три дня, ровно в семь утра.

– То, что вам нужно, у меня, – сказал он. – Это было замечательно. Пришлось побегать. Вышел беспрепятственно. Сейчас я с водителем.