Энтони Беркли - Суд и ошибка. Осторожно - яд! (сборник)

Они уже приближались к театру, и его все больше смущали восхищенные взгляды и даже приветствия прохожих, обращенные к его спутнице. Прогулка стала напоминать триумфальное шествие, и если для мисс Норвуд такое было в порядке вещей, то для мистера Тодхантера – ни в коем случае нет. Зато та во внимании просто купалась. На все взгляды она отвечала очаровательными полупоклонами, в нужной пропорции сочетая дружелюбие и снисходительность, а тех, кто с ней здоровался, одаривала еще и полуулыбкой.

Мистер Тодхантер не вынес всего этого и поддался панике.

– Прошу меня извинить, – ни с того ни с сего сказал он. – Совсем забыл… назначена встреча. Чрезвычайно важное дело… речь о миллионах… то есть о тысячах. Примите мои извинения. Э… до воскресенья, надеюсь. Прощайте! – И, круто развернувшись на каблуках, он оставил даму стоять посреди Лондона, изумленно глядеть, как он удаляется шаркающей походкой.

А мистер Тодхантер, удаляясь, заметил некие изменения в составе воздуха, которым дышал, и не сразу, но объяснил это тем, что вышел из облака пахучих духов, которыми обильно поливалась мисс Норвуд.

«Фу! – с несказанным отвращением подумал он. – Да она смердит!»

Не имея обыкновения заниматься самоанализом, мистер Тодхантер, однако, следующие несколько дней внимательно присматривался к своим чувствам: что он испытывает, во-первых, к мисс Норвуд, а во-вторых, к идее ее убить.

К большому своему удивлению, он обнаружил, что идея сама по себе не вызывает у него внутреннего, природного отторжения. Отторжение, когда оно возникало, коренилось в культурных нормах цивилизации и являлось результатом отношения к убийству как явлению в его чистом виде. Применив рациональный подход, он сразу понял, что избавление мира от мисс Норвуд, причинившей немало страданий множеству людей, будет поступком, который в философском смысле достоин безусловного одобрения. Нечего и говорить, что подобное избавление должно быть произведено безболезненно. Принципы строго запрещали мистеру Тодхантеру причинять боль любому живому существу – даже такому, как мисс Норвуд. Но смерть – это не боль. Мистер Тодхантер, не обладая твердыми воззрениями на загробную жизнь, лишь тешил себя надеждой, что таковая возможна и что она, кто знает, может оказаться повеселее, чем здешняя, как она видится тем, кто слаб здоровьем; следовательно, он ведать не ведал, куда собрался отправить мисс Норвуд – в юдоль, где ей придется искупать грехи, совершенные в земной жизни, или в безвидное ничто. Да, по сути, его это и не интересовало.

Таким образом размышляя, он понял, однако, что сколь ни рассматривай убийство мисс Норвуд как деяние теоретически благородное, он ни за что не решился бы осуществить его сам – никогда и ни за что! – если б не понимал, что отойти в данный момент в сторону не только непростительно, но и опасно. В самом деле мистер Тодхантер роптал на злую судьбу, по милости которой оказался в ловушке, да так, что теперь вряд ли что мог изменить. Ибо, на его взгляд, велика была вероятность, что если он не вмешается и не убьет мисс Норвуд, это сделают либо Фарроуэй, либо его жена, и если миссис Фарроуэй произвела на него впечатление женщины вполне здравой, то Фарроуэй был, несомненно, глуп, вполне мог выдать себя с головой и тем самым навлечь еще больше бед на свое и без того злосчастное семейство.

«Вот же олух!» – с горечью восклицал мистер Тодхантер не раз и не два, а многажды, поскольку, даже не находя ни нравственных, ни этических возражений против насильственного устранения мисс Норвуд, никак не мог примириться с необходимостью убивать ее самому.

Тем не менее, подталкиваемый двумя фуриями, долга и совестливости, он достал из ящика комода свой новенький револьвер и, преодолевая себя, тщательно смазал всю его поверхность. Зачем это нужно, он не знал, но чувствовал, что поступает правильно.

Однако трудиться заказать ялик на вечер следующего воскресенья он не стал. Не так прост был мистер Тодхантер.

Сделал же он вот что: отыскал проулок, выходивший к реке всего через два участка от сада мисс Норвуд, и с бесконечными предосторожностями, стараясь, чтобы никто его не заметил, а аневризма продержалась еще десять минут (что потом – уже не имело значения), перебрался через ограду первого сада. Преодолев вторую и третью ограды и продравшись сквозь густые кусты живой изгороди, ровно в четверть десятого воскресным вечером мистер Тодхантер оказался в саду мисс Норвуд. Его сердце страшно стучало, во рту пересохло, и то, что ему предстояло, отвращало его так, как ничто и никогда в жизни.